Сергей Лукьяненко - Холодные берега

– Держись, Ильмар!

Хелен коснулась запала. Как она ухитрялась все делать со своей сломанной рукой – не представляю. Да и ногами она жала на какие-то рычаги, словно ехала на модном бицикле.

Подо мной взревел толкач. Как барон Мюнхгаузен из сказки, оседлавший сигнальную ракету, мы мчались на огненном коне…

– Хелен, тебе же говорили экономить…

Я осекся. Нет, неистребимо желание советовать! Неискоренимо! Почему мы всегда знаем, как лучше сделать то, чего сами делать не умеем?

К счастью, Хелен за ревом толкача и управлением планёром меня не услышала. Делала она с машиной что-то странное – задирала ее нос все выше и выше, будто мы и впрямь были карнавальной шутихой, пущенной в зенит.

– Хелен… – охрипшим от ужаса голосом прошептал я. Потом закрыл глаза. Спокойнее не стало. Умом я понимал, что мы летим прямо в небо, в то время как все чувства утверждали, что валимся вниз. Планёр раскачивало и кидало из стороны в сторону. Наверное, мы сейчас воткнемся в камни…

Я открыл глаза. Эх, надо было всю фляжку у Питера выпить… Прямо над нами были тучи, и все приближались, приближались…

Словно услышав мои мысли, Хелен вдруг сказала:

– Питер сейчас ругается в голос. Он вообще в толкачи не верит…

Сглотнув комок, я сказал:

– Скопцы – они все трусоваты…

– Что? Да не скопец он, просто дал обет избегать плотских радостей…

Тучи приближались. Я попытался углядеть, далеко ли земля, но небо, казалось, было повсюду.

– Хелен, тучи…

– Что тучи? Не бойся, это видимость одна, пар…

– Знаю, не дурак!

Знать-то я и впрямь знал, еще с детства, учитель в школе многое рассказывал про научный прогресс. Вот только поди поверь в то, что тучи – один пар, когда на глаз видно – плотные, вязкие, будто грязный снег. Врежемся – точно застрянем! Или отскочим, и вниз… На пути с Печальных Островов небо всюду было ясным, я об этой опасности и не думал, а сейчас…

– Хелен…

– А хорошую байку я коменданту сплела? Вот и пригодился твой дурацкий наряд. А ты действительно умеешь рисовать?

Я застонал от стыда. Хелен, как в прошлый раз Марк, отвлекала меня, дурака, зубы заговаривала. Ей и так несладко – вон сколько рычажков перед ней, циферблатов. Плечи так и ходят – видно, нелегко рули планёрные тягать, да еще со сломанной рукой. Работа летуна – и мужику не мед, а уж для женщины… для калечной… совсем немыслимо.

– Хелен, не отвлекайся, – попросил я. – Я держусь.

Она ответила лишь через минуту, когда облака оказались совсем рядом.

– Молодец, Ильмар…

Эта похвала придала мне силы. Сжав зубы, я сдержал крик и, когда облачная фланель накрыла нас, не издал ни звука.

Словно в мутную воду окунули!

За стеклами стало темным-темно, лишь сзади, от ревущего толкача, шел оранжевый свет. А за пределами его – серая муть, войлок…

– Ильмар, ты как?

– Ничего… – прошептал я. – Хелен, а выпить у тебя есть?

– Там же, где и раньше. Тот карман – для галет и фляги.

Я обернулся, нащупывая за креслом карман с продуктами. Ага…

После пары хороших глотков чуть полегчало. Я даже смог спокойно взирать на серую муть снаружи. И впрямь – пар, туман, одна видимость…

– Хелен, зачем ты в тучи влетела?

– Надо подняться выше облачного слоя.

Она дернула рычаг, планёр толкнуло, наступила тишина.

– Что, сгорел толкач? – спросил я.

– Да. Молчи…

Казалось, Хелен всматривается, пытаясь найти в облачном молоке что-то, ей одной понятное. Рука летуньи нависла над запалом. Собирается еще один толкач поджечь?

– Выходим… – с явным облегчением проронила она.

И в тот же миг мир вокруг просветлел – и мы вынеслись из облаков!

Я вскрикнул – не от страха, от восторга. Это было так красиво… человеку просто не дано видеть такую красоту.

Под нами тянулись облака. Сплошной пеленой, во весь горизонт. Только уже не серые, тоскливые, а белые, будто снег. Под нами раскинулось бесконечное заснеженное поле, холмистая равнина, которой никогда не касалась человеческая нога. Причудливые завитки, застывшие фонтаны, ленивые водопады облачной пены… А над всем этим – ослепительное голубое небо и яркое солнце.

– Хелен… – прошептал я. – Как красиво, Хелен…

Облачное море под нами жило своей, неторопливой и размеренной жизнью. Текли ленивые воздушные реки, крутились облачные омуты, снежной пылью проносились прозрачные клочья тумана. По белой равнине неслось темное пятнышко, легко перескакивая через самые огромные гряды. Мгновение я вглядывался в него, пытаясь понять, что за птица взвилась над облаками, а потом крикнул:

– Хелен, это наша тень?

– Да. – Летунья повернулась, по ее лицу скользнула улыбка. – Красиво?

Я кивнул.

– Люблю летать над облаками. Хотя это и опасно.

– Почему?

– Долго объяснять. Много причин, Ильмар. Например, лед.

Было и правда холодно, но, кутаясь в плащ, жадно вглядываясь в невиданный облачный край, я этого не замечал.

– А при чем тут лед? Неужели можно замерзнуть?

– Посмотри на крылья.

Крылья стеклянно поблескивали. Действительно, их покрывала тонкая корочка льда.

– Это лишний вес. Крылья специально выкрашены сверху темной краской, чтобы лучше грелись на солнце. Но мы сильно намокли, проходя облака, лед тянет нас вниз. Мне придется сейчас сжечь второй толкач.

– Давай, – сказал я, садясь поудобнее. Страха больше не было, смешно было вспоминать короткую панику. Рядом с Хелен, лучшей летуньей мира, над чудесной облачной страной – о плохом не думалось.

Второй толкач сгорел быстрее, или мне просто это показалось. Но мы взмыли еще выше, белое море под нами сгладилось, стало почти ровным. Воздух стал совсем холодным, обжигающим.

– Как дышится? – спросила Хелен. Голос ее как-то изменился, стал тоньше, пронзительнее.

Дышалось и впрямь странно… будто высоко в горах. Ну да, мы же одним махом поднялись на альпийскую высоту…

– Трудно, Хелен!

– Терпи. Мы на высоте трех километров. Понимаешь? В горах был?

– Да… Хелен, а если выше?

– Задохнешься. Да и крылья не удержат. Уши не болят?

– Нет… Скажи, а ты залетала выше?

– Да, но немного. Это почти предел для планёра. На шарах поднимаются до десяти километров – но там вообще нельзя дышать. Сидят в герметичной кабине, дышат тем воздухом, что с земли на Слово взяли… воздуха много взять можно, он веса почти не имеет… чистят его химией…

Она помолчала миг и добавила:

– Небо там черное, как ночью, и звезды видно вместе с солнцем… Я бы хотела посмотреть…

Я промолчал. От такого описания мне стало страшновато. Ночь, которая прячется в высоте, в ярком небе… звезды, которые мерцают вокруг солнца. Я представил это слишком живо.

– Как-нибудь без меня, – пробормотал я. – Лучше пирамиду насквозь проползти, чем такие страхи…