Гай Кей - Гобелены Фьонавара

— Я помню, — сказал Пол.

— Ну так вот, — продолжал Дейв, — он, должно быть, все думал, как бы ему осуществить свою месть, и не успел. Но… я думаю, он все-таки нашел способ…

С небес, просачиваясь сквозь кружево легких облачков, лился солнечный свет. Мужчины вокруг них были в одних колетах, надетых поверх тонких рубах.

— Он сделал гораздо больше, — возразила ему Дженнифер. Глаза ее сияли. — Это ведь он СОВСЕМ вытащил меня оттуда, Дейв! Он закончил то, что начала Ким.

— Черт побери! — сказал Пол, ласково на нее глядя. — А я-то думал, что это исключительно мои чары! — Ах, какие знакомые слова! Не его слова. Кевина.

Слезы, смех. И они наконец простились.

Шарра смотрела, как этот светловолосый красавец, сын авена, вывел свой отряд в пятьсот человек за ворота и двинулся к северу. Стоя с отцом неподалеку от катальских колесниц, она заметила Дженнифер и Пола, которые прошли от ворот к дворцу, где строился тот отряд, что вскоре должен был отправиться на запад. Шальхассан намерен был вместе с ним ехать до Сереша. После того как растаяли снега, возникла самая что ни на есть насущная необходимость в обещанных им двух тысячах воинов, и правитель Катала обязательно хотел сам разобраться с этим вопросом еще в Кинане.

Айлерон уже сидел верхом на своем вороном коне, и Шарра увидела, что и Лорин тоже в седле. Сердце у нее стучало, как бешеное.

Прошлой ночью Дьярмуд опять приходил к ней. Он влез через окно и принес ей в дар какой-то весенний цветок. И на этот раз она почему-то не стала плескать ему в лицо водой. И он, разумеется, не преминул выразить ей по этому поводу благодарность. А позже, и совсем уже не шутливым тоном, сказал ей и многое другое.

Например, вот что:

— Ты же понимаешь, милая, что отправляюсь я в весьма неприятное место. И мне предстоит заниматься весьма неприятным делом. Так что, возможно, было бы разумнее мне поговорить с твоим отцом после того, как мы вернемся… если мы вернемся, конечно. Я бы не хотел, чтобы ты была связана со мною клятвой, пока я не…

Она не дала ему договорить: сперва прикрыла ему рот рукой, а потом, быстро повернувшись в постели, и поцелуем да еще и прикусила ему нижнюю губу в отместку.

— Трус! — прошептала она, пытаясь перевести все в шутку. — Я так и знала, что ты испугаешься! Ты ведь обещал, что попросишь у отца моей руки согласно обычаю! Я тогда поймала тебя на слове.

— В общем-то, я ее уже попросил, — сказал он. — Ты хочешь, чтобы к нему обратился мой поручитель?

— Разумеется! — воскликнула она. И вдруг заплакала: она больше уже не могла притворяться веселой. — Я ведь и без того уже связана с тобой клятвой — с той ночи в Лараи Ригал, помнишь, Дьяр?

И он поцеловал ее — сперва нежно, потом более страстно, а потом его губы начали путешествие по всему ее телу, и вскоре она совершенно утратила чувство времени и места…

— Я сделаю это согласно обычаю! — заверил он ее уже после всего. И голос его звучал непривычно торжественно.

И вот Шарра увидела, как сквозь освещенную лучами утреннего солнца и деловито шумевшую толпу стремительно движется знакомая фигура, явно направляющаяся к ее отцу. Она почувствовала, что отчаянно краснеет, и на минутку даже зажмурилась, сожалея, что не укусила его сильнее. Значительно сильнее надо было укусить и в совсем другое место! И вдруг, совершенно неожиданно для самой себя, она рассмеялась.

Согласно обычаю — так пообещал он. И сказал, что все будет, как полагается. Вплоть до поручителя, который должен выступать от его лица. Впрочем, он ведь предупредил ее — еще в Гуин Истрат — и о том, что степенным шагом ходить не умеет и что для него во всем необходим элемент игры.

А потому его поручителем стал Тегид из Родена.

Этот великан поистине немыслимых габаритов сохранял прямо-таки чудовищную серьезность. Он даже расчесал свою весьма эксцентричного вида бороду и оделся вполне пристойно — в красно-коричневые тона, — ибо сознавал всю важность порученной ему миссии. Его продвижение к Шальхассану было отмечено в толпе веселыми криками и смехом, и теперь, затормозив перед правителем Катала, Тегид терпеливо ждал, пока установится тишина. Забывшись, он по рассеянности почесал было свой зад, но быстро вспомнил, где находится, и скрестил руки на груди.

Шальхассан посмотрел на толстяка с добродушным любопытством, однако весьма равнодушно. Но отвернуться не успел и даже поморщился, ибо чуть не оглох от громоподобного голоса Тегида, которым тот сперва почтительнейше представился, а затем обратился к правителю со следующей речью:

— О, славный правитель Катала! — Эти слова Тегид произнес уже не столь громко. — Могу ли я просить тебя выслушать мою нижайшую просьбу?

— Можешь, — любезно разрешил ему Шальхассан, но лицо его оставалось довольно суровым.

— В таком случае, как мне и было поручено, должен сообщить тебе, что выступаю перед тобой от имени некоего господина, в высшей степени благородного и добродетельного. Его достоинства я мог бы перечислять, пока не взойдет луна, а потом не зайдет и не взойдет снова. Я послан им, чтобы передать тебе — здесь и сейчас, в присутствии всех этих людей, — что солнце встает в глазах твоей дочери!

Слова Тегида даже отчасти заглушил рев изумленной толпы.

— И кто же этот в высшей степени благородный господин? — осведомился Шальхассан.

— Ну, это определение — просто фигура речи, — вмешался Дьярмуд, выныривая из толпы рядом с ними. — А всякие преувеличения насчет восхода и захода луны пусть останутся на совести у моего поручителя. Но я действительно просил его выступить в этой достойной роли, и самая суть его речи, обращенной к тебе, господин мой, совершенно правдива и полностью соответствует устремлениям моего сердца. О, Верховный правитель Катала, я прошу у тебя руки твоей дочери!

Шум на площади превратился в гвалт, и дальше Шарра практически ничего не могла уже расслышать, но увидела, как отец медленно повернулся в ее сторону и в глазах его был вопрос и еще нечто совершенно непривычное, неожиданное, что она, хотя и не сразу, но все же узнала: нежность.

Она медленно склонила голову в знак согласия, глядя Шальхассану прямо в глаза, и губы ее шевельнулись, чтобы он прочитал по ним слово «да».

Шум, достигший своего апогея, стал постепенно стихать, ибо Шальхассан Катальский взошел на свою колесницу и ждал там, суровый и неприступный, когда воцарится полная тишина. Потом посмотрел на Дьярмуда, лицо которого было на редкость серьезным, и снова перевел взгляд на дочь.

И вдруг улыбнулся. Он — УЛЫБНУЛСЯ!

— Слава великому Ткачу и всем нашим богам! — воскликнул Шальхассан Катальский. — Наконец-то моя дочь совершила поступок, достойный взрослой женщины! — И он, сойдя с колесницы и сделав несколько шагов вперед, обнял Дьярмуда как сына — тоже согласно древнему обычаю.