Гай Кей - Гобелены Фьонавара

Пол широко открыл рот.

— Джаэль, — прошептал он, — ты только что пошутила?

Она раздраженно вскинула руки.

— Как вы представляете нашу жизнь в Храме? — фыркнула она. — Вы думаете, мы день и ночь бродим и распеваем молитвы и заклинания и собираем кровь ради собственного развлечения?

Перед тем как ответить, он немного помолчал, прислушиваясь к шуму волн.

— Это почти правда, — мягко ответил он. — Вы не слишком старались доказать обратное.

— Для этого есть причины, — парировала Джаэль, ничуть не смущаясь. — Ты теперь уже достаточно знаком с властью, чтобы самому догадаться. Но истина в том, что Храмы очень долго были моим единственным домом, и там были смех, и музыка, и тихие удовольствия, пока не пришла засуха, а потом война.

Проблема Джаэль или одна из проблем, кисло подумал он, в том, что она слишком часто оказывалась права. Он кивнул.

— Совершенно справедливо. Но если я ошибался, ты должна согласиться: это потому, что ты хотела, чтобы я ошибался. Теперь ты не можешь обвинить меня в недопонимании. Это единственный клинок, который не должен разить в обе стороны.

— Они все разят в обе стороны, — тихо сказала она. Он знал, что она так скажет. Во многом она все еще была очень молода, хотя это редко проявлялось внешне.

— Сколько лет тебе было, когда ты пришла в Храм? — спросил он.

— Пятнадцать, — ответила она, помолчав. — И семнадцать, когда меня сделали жрицей Мормы.

Он покачал головой.

— Это очень…

— Лиле было четырнадцать. Сейчас ей только пятнадцать, — перебила она, опережая его. — И благодаря тому, что я сделала сегодня утром, она уже сама одна из Морм, и даже более того.

— Что ты имеешь в виду?

Она внимательно посмотрела на него.

— Обещаешь молчать?

— Ты же знаешь, что да.

— Потому что я назначила ее вместо себя на время моего отсутствия, а во время войны отсюда следует, по всем правилам Даны, что, если я не вернусь в Парас Дерваль, Лила станет Верховной жрицей. В пятнадцать лет.

Он невольно ощутил еще одну волну холода, хотя ночь стояла теплая, а небо было безоблачным.

— Ты это знала. Ты знала это, когда назначала ее, ведь так? — еле выговорил он.

— Конечно, — ответила она с немалой долей присущего ей высокомерия. — За кого ты меня принимаешь?

— Я сам плохо понимаю, — честно ответил он. — Почему ты тогда это сделала?

Вопрос был задан достаточно прямо, чтобы заставить ее некоторое время помолчать.

Наконец она сказала:

— Я ответила тебе несколько минут назад: инстинкт, интуиция. Чаще всего я владею чем-то большим, подумай над этим. Ты только что жаловался на недостаток контроля. Такой властью, как наша, не так-то легко манипулировать, да и не должно быть легко, говоря по правде. Я не приказываю Дане, я говорю с ней. И так же, как мне кажется, ты говоришь с Богом, когда он соглашается с тобой говорить. Ты мог бы поразмыслить о том, Дважды Рожденный, не слишком ли много для тебя значит контроль.

И при этих словах он внезапно снова очутился на шоссе под дождем и услышал, как женщина, которую он любил, обвиняет его в том же пороке, услышал, что она уходит от него из-за того, что ей не удалось найти в его душе уголка, который поистине нуждался бы в ней.

Кажется, он стоял, возвышаясь над жрицей у моря. Он не понял, как это произошло. Он посмотрел вниз и увидел свои руки, прижатые к бокам и стиснутые в кулаки. А потом он повернулся и пошел прочь, убегая не от правды, потому что она осталась вместе с ним под звездами, а от ледяных зеленых глаз и голоса, который произнес эту правду.

Она провожала его взглядом и сама удивлялась своему сожалению. Она не намеревалась причинить боль. Видит Дана, она много раз пыталась ранить его в тот или иной момент своими словами, но не только что сказанными словами. У нее были самые добрые намерения, насколько это было для нее возможно, а вместо этого она попала в больное место.

Ей следовало, как она понимала, сохранить знание о нем про запас, на будущие встречи. Но ей было трудно придерживаться таких холодных, расчетливых мыслей, сидя на камне и обдумывая то, что каждый из них только что сказал. Она слегка улыбнулась с насмешкой над собой и снова посмотрела в море — и увидела призрачный корабль, скользящий между ней и заходящей луной.

— Пуйл! — Она выкрикнула его имя, почти не задумываясь. Вскочила на ноги, сердце ее колотилось от ужаса и благоговения.

Она не могла оторвать глаз от корабля. Он медленно двигался с севера на юг, пересекая линию ее взгляда, хотя ветер дул с запада. Его паруса были истрепанными и рваными, и свет низко висящей луны легко проникал сквозь них. Он освещал сломанные мачты, разбитую фигуру на носу, расколотый мостик, на котором находился румпель. Ей показалось, что внизу, у самой ватерлинии, она видит темную дыру в боку корабля, куда, должно быть, хлынуло море.

Этот корабль никак не мог держаться на плаву.

Она услышала быстрые, бегущие шаги Пуйла, и он снова очутился рядом с ней. Она не оглянулась и не заговорила. Услышала, как он резко втянул в себя воздух и с облегчением, молча возблагодарила Богиню-мать: он тоже видел этот корабль. Это не порождение ее собственного воображения, не прелюдия к безумию.

Внезапно он молча вытянул руку и указал на корабль. Она посмотрела туда, куда он показывал.

Там стоял человек, одинокий моряк, на носу корабля, и лунный свет пронизывал насквозь и его тоже.

Он что-то держал в руках, протягивал через борт корабля по направлению к ним двоим, и Джаэль увидела, вновь преисполнившись благоговения, что это копье.

— Я был бы благодарен тебе за молитву, — сказал Пуйл.

Джаэль услышала биение невидимых крыльев. Она подняла взгляд, потом быстро снова взглянула на него. И увидела, как он шагнул со скалы, на которой они стояли.

И зашагал по воде по направлению к кораблю.

Границы власти Даны заканчивались в море. «И все же, — подумала Джаэль, Верховная жрица. — Все же…» Делая первый шаг, она зажмурилась, зная, что сейчас погрузится в воду, и пошла вслед за ним.

Она не утонула. Волны едва смачивали сандалии на ее ступнях. Она открыла глаза, увидела целеустремленно шагавшего впереди Пуйла и ускорила шаги, чтобы его догнать.

Поравнявшись с ним, поймала его изумленный взгляд.

— Тебе могут понадобиться не только молитвы, — коротко сказала она. — И молитвы к Дане не имеют власти на море, я тебе когда-то уже говорила об этом.

— Я помню, — ответил он, делая небольшой шаг вверх, чтобы увернуться от набегающей волны. — Что делает тебя либо очень храброй, либо очень глупой. Или и той и другой?

— Если тебе так нравится, — сказала она, маскируя внезапный прилив удовольствия. — И я хочу попросить прощения, если то, что я только что сказала, причинило тебе боль. На этот раз у меня не было такого намерения.