Гай Кей - Гобелены Фьонавара

Ким показалось, что ее ударили в грудь. На глазах у нее выступили слезы. Некоторое время она не могла дышать и ловила ртом воздух. И все это время она про себя проклинала ужасную несправедливость, иронию того, что настолько погрязшее во зле существо, совершившее столько черных поступков, владеет таким даром создавать красоту.

Он вырезал из хрусталя Котел Кат Миголя в миниатюре.

Он был точно таким, каким она его видела во время своего долгого, мрачного мысленного путешествия из Храма в Гуин Истрат. Когда она рискнула проникнуть так глубоко в черноту замыслов Ракота, что никогда бы не сумела вернуться назад без помощи пения Руаны, которое защитило ее и дало силы вернуться.

Он был точно таким же, но все в нем было как-то наоборот. Черный Котел, который она видела, источник убийственной зимы среди лета, а затем смертоносного дождя, уничтожившего народ Эриду, превратился в сверкающее, изящное, несказанно прекрасное творение из хрустального света, с рунами у обода и симметричным узором у основания.

Каэн взял образ этого темного, разбитого Котла и создал из него предмет, который отражал свет звезд так же ярко, как само озеро.

Его должен был страстно желать, до боли в сердце каждый из смертных детей Ткача во всех мирах времени. Как ради него самого, так и ради того, что он символизировал: возвращение из чертогов смерти, из-за стен Ночи, страстную надежду всех тех, кому суждено умереть, на возможность возвращения и продолжения жизни. На то, что конец может и не быть концом.

Ким посмотрела на гнома, который создал его, увидела, как он смотрит на собственное творение, и поняла в тот момент, как он мог освободить Могрима и передать Котел в его руки. Каэн, поняла она, обладал душой художника, унесшейся слишком далеко. Поиском, стремлением к знанию и созиданию, доведенным до той точки, где начинается безумие.

Применение Котла для такого человека не имело никакого значения: имел значение только факт находки, знание того, где он находится. Все это было абстрактным, всепоглощающим и настолько всеобъемлющим, что нельзя было допустить, чтобы что-нибудь встало между искателем и его давним желанием. Его не остановили бы тысячи смертей, десятки тысяч, целый мир, отданный Тьме, или все миры вместе.

Он был гениален и безумен. Он был поглощен собой до степени полного слияния со злом, и все же он нес в себе эту красоту, достигшую такого уровня, который Ким не ожидала увидеть и даже не подозревала о его существовании.

Она не знала, как долго они стояли, завороженные этой сверкающей вещью. Наконец Миак тихо, почти извиняясь, кашлянул и сказал:

— Дар Каэна рассмотрен. — Голос его звучал хрипло, почтительно. Ким даже не могла винить его за это. Если бы она сумела заговорить, то и она говорила бы таким же голосом, несмотря на все то, что ей было известно.

— Мэтт Сорин? — произнес Миак.

Мэтт подошел к Лорину. На мгновение он остановился перед человеком, ради которого покинул эти горы и это озеро. Они обменялись взглядом, который заставил Ким на мгновение отвести глаза в сторону, настолько он был глубоко интимным и говорил о стольких вещах, о которых никто посторонний не должен был знать. Затем Мэтт спокойно снял ткань со своего творения.

Лорин держал в руках дракона.

Он был так же похож на ослепительное творение Каэна, как каменная дверь у вершины лестницы на великолепные арочные проемы, ведущие в Зал Сейтра. Он был грубо сработан, весь состоял из острых углов и плоскостей, не отполирован. Котел Каэна ослепительно сверкал при свете звезд, а вырезанный Мэттом дракон казался рядом с ним тусклым. У него было два больших, выпуклых глаза, а голова поднята вверх под неловким, напряженным углом.

И все же Ким не могла отвести от него глаз. И все остальные тоже, чувствовала она, даже Каэн, презрительный смех которого сменился молчанием.

Вглядевшись внимательнее, Ким увидела, что эта грубая обработка была совершенно намеренной, итогом принятого решения, а не результатом неумения или спешки. Линию плеча дракона, поняла она, можно было бы сгладить за считанные минуты, и то же относилось к острому углу повернутой шеи. Мэтт хотел, чтобы он так выглядел.

И она медленно начала понимать. И содрогнулась помимо воли, так как в этом была мощь, которую не передать словами, исходящая из души и сердца, из осознания, рожденного не рассудком. Каэн искал — и нашел — форму для выражения красоты этого места, для того чтобы уловить и передать свет этих звезд, а Мэтт добивался другого.

Он нашел способ — не более того — приблизиться к древней, первобытной силе, которую Ким ощутила, пока они поднимались по лестнице, и которая навалилась на нее со всей силой с того момента, как они вышли на луг.

Калор Диман было не просто прекрасным озером, а чем-то неизмеримо большим. Оно было каменной плитой очага, скальным основанием, корнем. Оно заключало в себе грубость камня, возраст земли и холодную глубину горных вод. Оно было очень опасно. Оно было сердцем гномов, их силой, и Мэтт Сорин, который стал королем после ночи на этом высокогорном лугу, знал это лучше, чем кто-либо из живых людей, и его дар озеру свидетельствовал об этом.

Никто из присутствующих здесь не мог знать, а единственный человек, который мог бы им рассказать, умер в Гуин Истрат, чтобы закончилась зима: на краю пропасти, в пещере Даны, возле Дан Моры, и по сей день лежит треснувшая каменная чаша непостижимой древности. И эта чаша воплощает то же самое понимание природы древней силы, что и дракон Мэтта Сорина.

— Ты уже делал такое, — тихо произнес Миак. — Сорок лет назад.

— Ты помнишь? — спросил Мэтт.

— Помню. Но он был не точно такой же.

— Тогда я был молод. Я думал, что смогу передать в кристалле ту правду, которую стремился выразить. Теперь я стал старше и научился кое-чему. Я рад возможности поправить дело до наступления конца.

В глазах Миака отразилось невольное уважение, и в глазах Ингена тоже. На лице Лорина Ким прочла нечто иное: выражение одновременно отцовской гордости, и братской, и сыновней.

— Очень хорошо, — сказал Миак, выпрямляя спину, насколько позволяли его преклонные годы. — Я рассмотрел оба ваших творения. Возьмите их и бросайте, и пусть Повелительница Вод наставит нас на путь истинный.

Мэтт Сорин взял своего дракона, а Каэн свой сверкающий хрустальный котел, и они вместе пошли прочь от тех шестерых, которые наблюдали за ними. И пришли в тишине этой ночи, под звездами, но в отсутствие поздно встающей луны, к берегу Калор Диман и там остановились.

В озере сияли звезды, и высоко над головой тоже, а секунду спустя еще два сверкающих предмета пролетели над водой, когда оба гнома, которые пришли сюда за приговором, бросили свои хрустальные дары, пролетевшие дугой над озером. И оба упали с плеском, который эхом отразился в мрачной тишине, и исчезли в глубинах Калор Диман.