Джордж Мартин - Танец с драконами. Книга 2. Искры над пеплом

— Она исповедалась, — подхватила Моэлла, — и просила отпустить ей грехи. Его святейшество рассудил, что отпущение может быть даровано лишь в том случае, если королева, отринув гордость и все ухищрения, пройдет по городу такой, какой ее создали боги.

— Сейчас эта грешница, нагая и обритая, совершит публичное покаяние перед взорами богов и людей, — завершила Сколерия.

Серсее исполнился год, когда ее дед умер. Первым, что сделал в качестве лорда отец, было изгнание из замка его любовницы, женщины низкого рода. Ее лишили всех даров лорда Титоса — шелка, бархата, драгоценностей — и прогнали нагой по улицам Ланниспорта.

Серсея этого, конечно, не могла помнить, но гвардейцы и прачки вспоминали еще много лет. Женщина, судя по их рассказам, рыдала, молила ее пощадить, отказывалась раздеться и прикрывалась ладонями. «Уж такая была гордая раньше, нипочем не скажешь, что из грязи поднялась, — говорил кто-то из мужчин. — А голые они все шлюхи — что одна, что другая».

Сир Киван с его воробейством глубоко заблуждаются, если думают, что Серсея поведет себя сходным образом. В ней течет львиная кровь лорда Тайвина.

Она скинула рясу небрежно, точно собиралась принять ванну в своих покоях. Кожа от ветра сразу покрылась мурашками. Ей стоило огромного труда не прикрыться, как дедова шлюха. Она сжала кулаки, вонзила ногти в ладони. Да, они смотрят на нее, ну и что? Джейме тысячу раз восхвалял ее красоту, и даже Роберт отдавал ей должное, когда валился пьяным в ее постель.

Точно так же они смотрели на Неда Старка.

Серсея двинулась вниз по ступеням с гордо поднятой головой. Честные Бедняки расталкивали толпу, Мечи шли по обе стороны от королевы, септы следовали за ней. Замыкали шествие послушницы в белом.

— Шлюха! — выкрикнул женский голос. Женщины всегда жестоки с другими женщинами.

То ли еще будет. Чернь обожает поиздеваться над теми, кто выше нее. Раз им нельзя заткнуть рты, она притворится, будто не слышит их и не видит. Будет смотреть на холм Эйегона, на башни Красного Замка. Там она обретет спасение, если дядя выполнит свою часть сделки.

Они с его воробейством желали этого. И розочка тоже, можно не сомневаться. Серсея согрешила и потому должна совершить покаяние перед всеми нищими города. Они думают сломить ее, но этого не случится.

— Позор, — верещала Сколерия, звоня в колокольчик, — позор грешнице.

— Пирожки с мясом, всего три грошика, горячие пирожки, — вторил ей мальчишка-разносчик в толпе. Они миновали статую Бейелора Благословенного. Лик благостный, ни за что не скажешь, что при жизни он был полный дурак. У Таргариенов встречались и хорошие короли, и плохие, но Бейелора чтут больше всех. Благочестивый король-септон любил свой народ и богов, а родных сестер заточил в тюрьму. Удивительно, как это он не рухнул при виде ее наготы, — Тирион говаривал, что Бейелора собственный член смущал. Когда по его приказу из Королевской Гавани изгоняли всех шлюх, он молился за них, но смотрел в другую от ворот сторону.

— Потаскуха! — Опять бабий голос. Какой-то гнилой плод пролетел над головой и шмякнулся под ноги Честному Бедняку.

— Пирожки, пирожки горячие.

— Позор, позор!

Честные Бедняки расчищали дорогу, орудуя своими щитами. Серсея шла, глядя вдаль. Каждый шаг приближал ее к Красному Замку, к сыну, к спасению.

Через площадь они шли, наверное, лет сто, но мрамор под ногами наконец сменился булыжником. Узкая улица с конюшнями, лавками и жилыми домами спускалась с холма Висеньи.

Здесь расчищать дорогу стало труднее: передним некуда было посторониться, задние напирали. Серсея, все так же высоко державшая голову, вступила во что-то склизкое и упала бы, не удержи ее Юнелла под локоть.

— Вы бы под ноги смотрели, ваше величество.

— Да, септа. — «В рожу бы тебе плюнуть». Серсея не видела больше Красного Замка — его скрывали дома.

— Позор, позор. — Процессия остановилась: дорогу загородила тележка с мясом на палочках. Товар, подозрительно напоминающий жареных крыс, раскупался бойко.

— Не хотите ли, ваше величество? — крикнул какой-то боров с черной нечесаной бородой, вылитый Роберт. Серсея отвернулась, а он запустил в нее этой гадостью, оставив мерзостный сальный след на бедре.

Оскорбления здесь выкрикивались громче и чаще. Самыми обиходными словами были «шлюха» и «грешница», но встречались также «кровосмесительница», «сука», «изменница». Порой назывались имена Станниса или Маргери. Лужи обходить не представлялось возможности, но никто еще не умирал, промочив ноги. Хорошо бы это, конечно, была вода, а не конская моча.

Из окон и с балконов швырялись гнилью и тухлыми яйцами. Дохлая кошка, кишащая червями, хлопнулась прямо Серсее под ноги.

Она шла дальше, слепая и глухая ко всему этому.

— Позор, позор.

— Каштаны, жареные каштаны.

— Да здравствует королева шлюх! — Пьяница на балконе поднял заздравную чашу. — Пью за королевские сиськи! — Слова — это ветер, никакого вреда от них нет.

На середине спуска она снова поскользнулась на вылитых из горшка нечистотах и ушибла себе колено. В толпе засмеялись, какой-то мужик предложил поцеловать там, где больно. Оглянувшись, Серсея увидела наверху купол и семь кристальных башен Великой Септы. Неужели они так мало прошли? И Красного Замка, что гораздо хуже, не видно.

— Где же… где…

— Нужно идти дальше, ваше величество, — сказал капитан эскорта — она забыла, как его имя. — Народ волнуется.

— Пусть их. Я не боюсь.

— А стоило бы. — Он взял ее под руку и увлек за собой. Она морщилась на каждом шагу. Будь на его месте Джейме, он прокладывал бы дорогу своим золотым мечом и выкалывал глаза всякому, кто посмел бы взглянуть на нее.

Острый черепок впился в пятку.

— Уж сандалии вы могли бы мне дать, — прошипела Серсея. Этот рыцарь тащит ее, словно трактирную девку — как он смеет так обращаться со своей королевой?

У подножия холма улица стала шире, и Серсея вновь увидела Красный Замок.

— Я вполне могу идти сама, сир. — Она вырвалась и захромала дальше, оставляя кровавый след.

— У моей жены сиськи лучше!

— Эй, возница, с дороги!

— Так вашу растак…

— Эй, гляньте-ка, — девка в окне борделя задрала юбки, — тут и то меньше мужиков побывало, чем у нее.

— Позор, позор грешнице.

Колокола звонили не умолкая.

— Какая ж это королева, вся обвисла, как мамка моя.

«Это мое наказание, — говорила себе Серсея. — Я грешила и расплачиваюсь за это. Скоро все кончится, все забудется».

Ей мерещились знакомые лица. Хмурый человек в окне так напоминал лорда Тайвина, что Серсея споткнулась. Девочка у фонтана смотрела на нее обвиняющим взором Мелары Гетерспун. Вот Нед Старк, рядом Санса с золотисто-рыжими волосами, при ней лохматая серая псина — ее волчица, должно быть. Все дети в толпе казались карликами и скалились, как Тирион над умирающим Джоффри. Джофф, ее сын, ее первенец с золотыми кудрями и чудесной улыбкой, тоже был здесь… Она засмотрелась на него и снова упала.