Сергей Снегов - Люди как боги - 1 (редакция 1966 года)

Теперь мы видели лишь медленно выраставшую в оптике обреченную Золотую планету, отчаянно генерирующую, как показали потом приборы, защитные гравитационные поля. А затем мы ворвались в полосу гравитационного залпа погибших крейсеров, и оказалось, что наши гравитаторы не способны его отразить. Меня сжало, дыхание вырвалось стоном, около меня застонал Осима, Леонид чертыхнулся. Эта первая волна была самой слабой, крейсера выпускали ее перед уничтожением, и, очевидно, мощности их орудий тогда иссякали. Не сомневаюсь, что и сами они знали об ослаблении своих ударов и дальнейшее сближение преследовало лишь одну цель — столкновение лоб в лоб, взаимное уничтожение.

Зато вторая полоса перегрузок была так мощна, что у меня не хватило дыхания на стон. Я был раздавлен, пронзительная боль разрывала клетки тела. Рядом со мной хрипел опрокинувшийся Леонид, он потерял сознание, может, был уже мертв. Лишь Ольга, вцепившаяся руками в поручни кресла, сумела удержать себя от потери сил. Она знала, что должна быть в ясном сознании, и сохранила ясное сознание.

— Ольга! — прохрипел я, силясь приподняться. — Ольга, третьего удара!..

— Держись, Эли! — крикнула она, задыхаясь. — Держитесь, друзья! Сейчас мы их уничтожим!

Третья волна перегрузок обрушилась на нас в момент, когда я увидел распад проклятой планеты зловредов. Огромный диск вспыхнул в сверхсветовой области и тут же разлетелся в клочья, превратившиеся потом в туман. А в оптике мы увидели гигантский взрыв, столб пламени, вырвавшийся из недр планеты. Ольга точно рассчитала, беспощадно нанесла удар. Все было кончено в доли секунды. Ужасной планеты, преградившей своими чудовищными гравитационными механизмами выход из звездного скопления, больше не существовало. Взамен ее зияла новая яма в пустоте, провал в космическом пространстве. И последним, что я видел, теряя сознание от третьей гравитационной волны, налетевшей слишком поздно, чтобы спасти зловредов, были видение унесенной далеко в сторону, превратившейся снова в красноватую точку, никому теперь не грозной Угрожающей, и чистое небо, сияющее далекими звездами, чистое небо, великолепный Млечный Путь — гигантский простор мироздания!

Мы вырвались из звездной тюрьмы, едва не ставшей нашей могилой, на волю, в космос.

— Эли! — звал меня голос. — Эли! Эли!

Я хотел откликнуться, хотел сказать, что жив, все слышу. «Я, кажется, ослеп, но в остальном все хорошо! — хотел крикнуть я этому голосу. — Я сейчас встану, не зовите так отчаянно, мне тяжело! — думал я. — Оставьте меня в покое!» — молил я молча.

Мне казалось тогда, что мысль моя четка. Сейчас, просматривая записи излучений мозга, я вижу, что разум мой еле мерцал, его озаряло лишь чадное тление бесформенного бреда. Я десять раз умирал, и десять раз меня возвращали к жизни, пока я сам — сперва неуверенно, потом все настойчивее — не стал цепляться за нее.

— Эли! — взывал ко мне голос. — Эли! Эли!

Он не оставлял меня. В темном внешнем мире ничего не было, кроме голоса, он и был всем этим миром. Тесный, кричащий, беспокойный мир. И я наконец откликнулся на его призыв. Я открыл глаза.

Около кровати сидели Ольга и Осима. Они всматривались в меня.

— Он приходит в себя! — сказала Ольга шепотом.

Я снова закрыл глаза. Я измучился, поднимая броневые плиты век. Мне надо было отдохнуть от затраченного усилия. Но во мне надрывался все тот же голос: «Эли! Эли!». Я застонал.

— Перестань! — прошептал я, снова раскрывая глаза.

Ольга молча плакала, Осима тоже утирал слезы. Внешний мир внезапно расширился и замолк.

— Друзья! — сказал я и попытался подняться.

— Лежи! — сказала Ольга. — Тебе нельзя двигаться, Эли.

Но меня охватил страх. Я вспомнил кроваво-красную Угрожающую. Мне надо было убедиться, что мы удаляемся от страшного скопления Хи в Персее…

— Лежи! — говорила Ольга, гладя мои руки. — Ты ничего не увидишь. Мы далеко от того места.

— Где мы? — спросил я. — Сколько времени прошло от битвы?

Я успел услышать, что до звездных скоплений в Персее три тысячи светолет, и опять впал в беспамятство.

Так началось мое выздоровление.

Я учился быть живым: раскрывать глаза, слушать, отвечать, принимать пищу. Потом к этому добавилось постижение ходьбы. Это была нелегкая наука. Много месяцев прошло, пока я стал похожим на остальных.

Случилось так, что мне досталось больше всех. Третья гравитационная волна была мощна, однако у других не перемешало ткани и не раздробило кости. Человек восемь потеряли сознание, среди них Леонид, — они пришли в себя, когда звездолет вырвался на простор.

— Я тоже лишилась чувств, — сказала Ольга. — Это случилось, когда я увидела, в каком ты… Я вспомнила, как ты молил расправиться с крейсерами поскорее…

Мы были в парке. Я сидел в коляске-авиетке, Ольга стояла рядом. В парке распускалась сирень, наступала третья походная весна, пахло землей. Ольга исхудала, была бледна и кротка. В дни выздоровления я узнал, что она способна часто плакать. Это меня трогало, но не было приятно. Мне хотелось бы видеть не вздрагивающую от страшных воспоминаний, а прежнюю рассудительную, невозмутимо ровную Ольгу, а еще лучше ту, какой она раскрылась в Персее, — мужественную, пронзительно-проницательную…

Я пошутил:

— Во всяком случае, и мы поступили со зловредами весьма зловредно. Думаю, все в этом мерзком скоплении трепещут, что мы можем возвратиться.

— Почему ты называешь его мерзким? Разве ты не говорил, что оно красиво? И не все его жители со страхом помышляют о нашем возвращении. У нас там есть друзья.

— Ты о галактах?

— О них, Эли. Помнишь неактивные звезды, от которых нас так энергично отбрасывали зловреды?

— Значит, галакты населяют эти звезды? Это точно?

— Ты в этом убедишься сам, когда познакомишься с обработанной МУМ информацией. И дружеских звезд в скоплениях Персея больше, чем населенных зловредами. Другое дело межзвездный простор — им, по-видимому, безраздельно владеют они. К сожалению, наши приемники маломощны и на отдалении связь на волнах пространства прервалась.

Я напомнил о сражении с Золотой планетой:

— Наши враги так до конца и не знали, на что мы способны. Иначе они побоялись бы сближения со звездолетом.

Она раздумывала, потом осторожно проговорила: