Array Array - Звездные Войны Республиканские Коммандо Книга 4 Приказ 66

Она все это сделала.

И я собираюсь продолжать в том же духе.

Бесани не знала, как поступить с таким дорогим подарком — неважно, краденый он или нет. Она набралась храбрости, и взяв брошку, покрутила ее, заставив танцевать искры на гранях.

— На дневном свету камни Шорони становятся зелеными. — невозмутимо проговорил Ордо. — Особенности кристаллической структуры. Двуосная и двупреломляющая. Это…

— А Кэл не может их продать? Кириморуту нужны кредитки.

— Это ты можешь оставить…

Камни были роскошные. Но решиться ее заставил взволнованный вид Ордо. Она и так уже нагрешила достаточно; она связала свою судьбу со Скиратой, и его правила теперь были ее правилами. Еще одно преступление в ее списке — какая теперь разница? Сейчас она успокоит Ордо, а о том, как успокаивать свою совесть — подумает позже.

— Спасибо.

— Если бы мне платили — я бы купил тебе что–нибудь получше. — Иногда у Ордо прорывался такой испуганный, извиняющийся тон, когда он чувствовал что отступил от совершенства. Это была одна из немногих брешей в его внешне непробиваемой уверенности.

Именно так и случается, — подумала Бесани. — когда ребенку говорят что он должен умереть, потому что он не соответствует стандартам.

Это всегда рвало ей душу; и даже влияние Скираты — постоянно твердившего им, что они великолепны, прекрасны, блестящи — не могло полностью исцелить эту травму.

— А это — лучшее, что у меня есть прямо сейчас. Ты хочешь выйти за меня замуж?

Если называть вещи своими именами — Ордо был рабом; предметом, созданным для исполнения работы, без прав и голоса. Теперь Бесани понимала, почему Этейн тоже поддалась мгновению откровенного безумия, и завела ребенка от Дармана. Клоны имели право быть мужчинами.

И их будущее было тем более драгоценно, оттого, что оно было таким коротким.

— О… да.

— Хорошо. — Ордо имел очень твердые представления о том, каким должен быть мужчина и что он должен делать — без сомнения, целиком почерпнутые из философии Скираты. Он поставил локоть на стол, словно приглашая ее побороться на руках. — Тогда возьми мою руку.

Она коснулась его ладони своей — Ордо умел убеждать. Она ему верила. Хоть она не и знала что он сделает — нежно пожмет ей пальцы или, припечатав руку к столу, объявит победу.

— Ми солус томе. Ми солус дар'томе. Ми мэ'динуи ан. Ми баджури верде. — произнес он, глядя ей в глаза. — А теперь ты скажи это.

— Что это?

— Брачный контракт Мэндо. Если ты согласна — повтори его. Это значит, что мы едины — вместе мы или в разлуке, что мы разделим всё, что у нас есть, и что мы вырастим наших детей воинами.

Бесани не совсем так представляла свою свадьбу. Но, если честно, она этот день вообще никогда не пыталась представить. За какой–то час рамки ее представления о «нормальном» были сломаны дважды, и молот опускался для третьего удара.

— Хорошо. — сказала она. Она не могла отказать; и она не хотела отказывать, пусть даже это было жестко прагматичным и в противоречивом мандалорианском стиле — предельно деловом в одно мгновение, и слезливо–сентиментальном в следующем. Все было так, словно он всё решил, и всё решила она, и они не видели смысла тянуть дальше. — Ми солус томе, ми солус дар'томе, ми мэ'динуи ан, ми баджури верде.

Ордо улыбнулся.

— Я рад, что мы договорились. — сказал он, отпуская ее руку. — А тебе, похоже, надо еще кафа.

Я все еще в шоке. Это точно. На войне люди делают подобные сумасбродные вещи.

Сейчас Бесани жила опасной жизнью, полной крайностей, среди самых отверженных членов общества — и о этой ее жизни знали считанные единицы.

— Отличная мысль. — проговорила она дрожащим голосом. Она попыталась выкинуть из головы все мысли о том, как жене Леммелота — если она у него была — говорят, что он никогда не вернется домой. Это наверняка будет изводить ее в моменты затишья.

Но это, напомнила она себе — была война.

«Если обо всей нашей истории нам было бы сказано всего одно слово — как бы мы ценили его! Как изучали бы мы каждый его слог, толковали его значение, спорили о его важности; как бы изучали мы его, и извлекали из него всё мыслимое знание. Сегодня же у нас есть триллионы слов, цунами информации, мельчайшие детали о каждом шаге, сделанном нашим правительством и бизнесом, легко доступны нам по первому нажатию кнопки. И все же… мы игнорируем их, и ничему на них не учимся. Однажды мы погибнем из–за добровольного невежества.»

Энцери, Мандалор, базарный день, примерно шесть месяцев позже, 937 дней после Битвы при Геонозисе.

Мандалор был раем.

Он был безлюден и отстал, на нем не было даже тех ограниченных удобств, к которым Фай привык, будучи клоном–коммандо, но здесь он больше не был солдатом среди гражданских. Мандалориане знали толк в военной жизни. Так или иначе, все они были солдатами, и поэтому здесь он был, как дома. Он стоял под неослабевающим дождем, который превратил торговую площадь Энцери в болото и пытался вспомнить, почему же он согласился встретить Парджу именно здесь.

Она ему сказала. Но сейчас его часто подводила память. Теперь для него война была закончена. Хотел бы он знать — вернется ли он когда–нибудь в форму и сможет ли сражаться снова.

«А больше я делать ничего не умею, верно? Какой от меня теперь толк?»

— Ты в порядке, нер вод? — Прохожий — человек, в полной мандалорианской броне, как и все остальные здесь — коснулся рукой плеча Фая, привлекая его внимание. Должно быть, Фай выглядел заблудившимся. Фай чувствовал, что должен был бы узнать его голос — но не смог этого. — Могу помочь?

Фай мог следовать карте, которую дала ему Парджа. Иногда он знал, что забыл что–то важное, а иногда он и не подозревал об этом, пока ему не напоминали. Но даже просто знать, что он что–то потерял — уже было прогрессом. Всего год назад он был подключен к аппарату жизнеобеспечения и ему диагностировали гибель мозга. Его воспоминания о выздоровлении были обрывочны, и что–то из этого легко могло оказаться сном.

— Я жду мою девушку. — сказал Фай, опираясь на бевии'рагир, которое подарила ему Парджа. Это было охотничье копье со съемным противовесом на рукояти, и хотя он был не в том состоянии, чтобы охотиться — оно выглядело куда достойней чем костыли или трость. У него была своя гордость. Ему все еще приходилось прилагать усилия, подбирая нужные слова, и он знал, что говорит неразборчиво но… да, он делал успехи. Так сказала ему Парджа. — Она попросила меня встретить ее здесь. В последнее время я стал забывчивым. Я подорвался.