Array Array - Звездные Войны Республиканские Коммандо Книга 4 Приказ 66

— Все в порядке. — устало проговорил Скирата. Кэд протянул ему полную ложку пюре и он ее принял. — Не бойтесь сказать это — «умер», «смерть», «мертвый». Мы не прогоним смерть, отказавшись посмотреть на нее, этим мы лишь сделаем ее большим чем она есть. Нельзя жить без смерти, и нельзя умереть без жизни.

Он опустил голову и принялся за еду. Ордо откинулся назад на стуле, дотянулся до бутылки с тихааром и нацедил для отца маленькую рюмку, а Руу аккуратно взяла ее из его руки. Последовал слегка напряженный момент, когда их взгляды встретились и она поднялась, прошла во главу стола и поставила рюмку перед Кэл'буиром.

— Спасибо, ад'ика. — сказал он. — Хорошо что ты вернулась.

Скирата выглядел так, словно он был готов разрыдаться. Настроение за столом все также колебалось (и таким оно будет в будущие недели, месяцы, может быть, даже годы) на острой грани между плачем и смехом.

— Кэл, ты будешь тысячи раз прокручивать это у себя в голове. — проговорила Най. Ей удавалось прочитать Скирату так, будто она знала его всю жизнь. — Снова и снова. Я сама так и делала. Но помни — Этейн умерла один раз. Этого достаточно.

На первый взгляд, эта истина звучало бестактно, если не жестоко; но Джусик увидел в этом замечании мудрость и успокоение, и смог ощутить надежду на будущее. Никто не умирает так часто и страшно, как те, кто остался жить и продолжает заново переживать момент смерти, воскрешая его в памяти. И когда они позволяют этому затмить все остальное — их смертям нет конца. Тех же любимых, чью кончину они раз за разом пытаются вспомнить и пережить, боль уже не коснется. Скирата какое–то время переваривал услышанное, затем печально улыбнулся Най.

— Ты верно подметила, наездница. — сказал он. Она словно дала ему запасной баллон с эмоциональным кислородом, чтобы он мог вырваться из удушающего облака. — Я должен был сам уже понять. — Он поднялся, кашлянув, и это привлекло всеобщее внимание, не хуже, чем если бы он стукнул кулаком по столу. — Хотите, чтобы я произнес подобающую речь? Нам не нужны речи в этом алиите. Нам нужно напоминание. Единственное, что хотела Этейн для Дара и клонов, о которых она так заботилась — это полноценная жизнь. Мы скорбели о ней — иное значило бы, что мы недостаточно любили ее — но сейчас мы подошли к тому, что наша скорбь ранила бы ее. Этейн хотела бы видеть всех нас радующимися каждому мгновению жизни, и всему тому, чего у вас не было прежде. Радоваться жизни — вот лучшее, что все вы можете сделать, чтобы ее гибель была не напрасной. Она не увидит как растет ее сын. Вы увидите это за нее. И Дар с Найнером вернутся домой.

— Ойа! — воскликнул Прудии, опрокидывая маленькую рюмку тихаара. — К'ойаси.

Ордо взял рюмку только для приличия.

— За Этейн. — сказал он. — За возвращение домой Дара и Найнера. За возвращение наших лет жизни. За то, чтобы видеть, что Кэд растет, как один из многих наших детей. За то, чтобы никогда больше не зависеть от милости аруэтиизе, и за немногих достойных из них, таких, как Джайлер Обрим и КСБ.

— Ойа.

— К'оайси.

— Ойа мэндо.

Вокруг этих слов вращались чувства мандалориан, и все они происходили от одного корня — слова означавшего жизнь, и стремление прожить её, пока она есть. Джусик чувствовал неловкость, от своего надежного и привилегированного билета в загробную жизнь. Ужин продолжался несколько часов, от него перешли к беседам, разбившись на небольшие группки, словно никто не хотел быть первым, кто уступит сну или тем, кто оставит Скирату в одиночестве. Когда наступила его очередь унести тарелки, Джусик встретил на кухне Най, кормившую Мирда объедками.

— Он уродливый барв. — сказала она. — Но он очарователен.

— Оно. — хмыкнул Джусик. Стрилл восхищенно ворчал, радостно хрустя костями.

— Мирд ни «он» ни «она», или и то и другое, смотря как на это поглядеть. Посматривай, чем его кормишь, а то Вэу взбесится.

— Я про Скирату.

Джусик едва не вспыхнул от смущения.

— Да, похоже что А'ден чего–то такого намешал… — Он ожидал найти в ней смущение, но Най и не думала шутить. Она сама все ещё горевала. — Его сыновья хотят, чтобы он был счастлив. Он много лет вкладывался в них, до последней капли пота. Случившееся здорово потрясло его, бедного старого шабуира.

Най наклонила голову, подражая Мирду, выпрашивающему лакомые кусочки. Она быстро усвоила этот жест; стрилл уже успел хорошо ее выучить.

— На этой работе я стала неплохо понимать Мэндо. — сказала она. — Да, им не стоит переходить дорогу, и с ними не стоит драться, но они радушны и любят свои семьи. И то, что было тут этим вечером… при всем этом горе, тут было столько любви, что можно было напилить кусков и выстроить из них криффов дом. Волшебное ощущение.

Да, так оно и было. Это притянуло Джусика, и Бесани, и Этейн… и Этейн заплатила за это жизнью.

Кириморут, Мандалор, позже ночью.

Бесани не могла сопротивляться сну. Этого требовало ее тело. Ей казалось, что сумятица в мыслях не даст ей заснуть, но ее лицо коснулось жесткой подушки, и она мгновенно провалилась в черную пустоту.

Её разбудил детский плач.

Она открыла глаза, и какое–то время она напряженно прислушивалась, не думая ни о чем. Звук был тихим и далеким. Потом она вспомнила — Этейн мертва, Дарман и Найнер застряли — и ей пришлось зажать рот ладонью, чтобы сдержать стон. Она лежала поверх покрывала, все еще в одежде; ночник всё ещё был включен. Ордо лежал, свернувшись калачиком, как обычно спрятав голову под одеялом.

Но плач был не детский. Это был не Кэд.

Звук был похож на плач ребенка постарше. Бесани соскользнула с кровати, натянула ботинки и выбралась в коридор, осторожно ступая в полутьме. Все здесь пахло новизной, свежей штукатуркой и краской. Запах того рода, который символизирует начало и надежду на будущее, а не горе и страшный, непоправимый конец.

Она не могла определить откуда исходит звук, и ненадолго застыла на месте, пытаясь узнать направление. Она в самом деле спала? Звук был тихим, и если она смогла его услышать, то наверняка могли и другие. Но когда она кралась мимо других комнат, все двери были закрыты и света не было видно. Тишина здесь, при полном отсутствии любых звуков городской, или даже деревенской жизни, была подавляющей.

Кухня была пуста. В кресле у очага лежало смятое одеяло, а в огонь не мешало бы подбросить пару поленьев. Нежелание Скираты спать в постели было твердокаменным; из привычки вырос ритуал, напоминавший ему обо всем, что он должен был отложить на то время, пока он исправляет мир ради его мальчиков; если они были чего–то лишены — то это касалось и его тоже. Казалось, что он боится того, что если он изменит этот ритуал — он потеряет свою решимость. Скирата не был суеверным человеком. Но это показывало то, сколько всего взвалили на Скирату прошедшие годы; столько, что он, как спортсмен, ради силы и уверенности, цепляется за ежедневный обряд. Двери в кладовую были закрыты. Звук исходил оттуда. Нет, это был не Кэд. Бесани постояла, почти что страшась войти — потому что она не знала, что может увидеть там. Она нажала клавишу и двери беззвучно разошлись.