Джон Холм - Крест и король

– Не стоит из-за этого шуметь, – сказал Бранд. – Просто уходим и не останавливаемся.

Колонна потянулась мимо строений и навозных куч. Когда они вышли, мальчишка швырнул в них комок грязи, к нему присоединилсь остальные, бросая грязь и камни с издевательскими криками, которые сопровождали их еще с полмили.

На ночлег в этот день устроились роскошней, чем когда бы то ни было, расстелив свои немногочисленные одеяла и улучив время, чтобы сварить купленную вчера солонину и сушеный лук. Но ели молча и беспокойно. Часовые все время оставались на ногах, следя за дорогой в обоих направлениях.

Когда все потянулись спать, Озмод и Квикка уселись рядом с Шефом и безмолвным Брандом.

– Так нам далеко не уйти, – сказал Озмод. – Весть разнесется впереди нас, по тропам, которых мы не знаем. У нас будут стычки на каждом дворе. А если попадется деревня или город, будет еще хуже.

– Я говорил вам, – повторил Бранд, – как будто ведешь выводок мышей через страну котов.

– Мы надеялись на нашего пса, – сказал Квикка.

Шеф, мгновенно встревожившись, взглянул на Бранда. Он неоднократно видел, как Бранду бросали вызов или провоцировали его во время зимней кампании в лагерях около Йорка и в Восточной Англии. Гораздо меньше оскорбляя и задевая, чем в этот раз, и притом намного более грозные противники, чем Квикка. Каждый раз следовал незамедлительный ответ с печальным результатом: сломанная рука, оглушенный оскорбитель. Но сейчас Бранд сидел недвижно, по-видимому, погрузившись в себя.

– Да, – наконец произнес он, – вы полагались на меня. И вы по-прежнему можете на меня рассчитывать. Я дал слово, что проведу вас до Гула-фьорда, и я сделаю все, что смогу, чтобы сдержать обещание. Но есть одна вещь, которую вам необходимо узнать. Если я сам и не знал этого раньше, то понял сейчас. В течение двадцати пяти зим я был воином. Начни я перечислять людей, которых убил, или битвы, в которых участвовал, – ну, это звучало бы как сага об одном из ратоборцев короля Хрольфа или о самом старике Рагнаре Волосатой Штанине. За все это время никто не посмел сказать, что я повернулся спиной и отступил, когда скрещиваются копья.

Он грозно огляделся:

– И вы это видели! Мне нет нужды здесь хвастаться. Но битва с Иваром что-то отняла у меня. Меня много раз ранили, и не раз я был на краю погибели. В душе, впрочем, я никогда не чувствовал, что погибаю. Но когда Ивар отразил мой удар, и проткнул меня мечом, и я ощутил его клинок в своем брюхе, я понял, что даже если выдержу и переживу этот день, то дня через два все равно умру. Я просто знал это. Все длилось не больше одного удара сердца, но я никогда этого не забуду. Даже после того как Ханд заштопал мои разорванные кишки, вылечил меня от лихорадки и выпустил гной. Сейчас я так же крепок, как был когда-то. Но я не могу забыть то, что однажды пережил. – Он снова поглядел на слушателей. – И понимаете, беда в том, что здесь, в горах, где в каждом местечке есть свой ратоборец, да еще они все время занимаются этим mannjafnathr , сравнением воинов, чтобы выяснить, кто из них самый грозный, они могут об этом догадаться. Тот человек на хуторе знал, что он мне неровня, он знал, что я убил дюжину таких сиволапых прежде, чем у меня отросла борода. Но он ведь заметил, что сердце у меня к драке не лежало. Если бы он еще чуть-чуть поразмыслил, он мог бы решиться и рискнуть.

– Ты так же силен, как всегда, – сказал Озмод. – Ты бы убил его. И это было бы лучше для всех нас.

– Думаю, что убил бы его, – согласился Бранд. – Это был всего лишь петух на своей навозной куче. Но когда у человека душа уходит в пятки, происходят самые странные вещи. Я знавал великих воинов, у которых моча струилась по штанам, и они смирно ждали, пока их зарежут. Они застыли – Валькирии, дочери Одина, Вестницы смерти, набросили на них свои путы страха.

Англичане погрузились в молчание. Наконец снова заговорил Озмод:

– Значит, так. С этих пор нам лучше во всех селениях держаться кучно и быть наготове. Алебарды на виду, арбалеты взведены. Хотел бы я, чтобы те недоумки увидели, как бьют наши арбалеты. Тогда бы они испугались побольше. Жалко, что нельзя застрелить кого-нибудь просто для примера. – И еще одно, – добавил он. – Эдит пошла за тот сарай не просто потому, что такая глупая, вы же понимаете. Ее туда позвали. Женщина. И женщина, говорящая по-английски, а не по-норманнски. Она, наверное, услышала, как мы говорим меж собой. Рабыня. Она здесь уже двадцать лет.

Бранд тяжко кивнул.

– Они берут рабов в Англии уже лет пятьдесят. Думаю, не ошибусь, что каждый крестьянский двор на Севере имеет по одной рабыне для помола зерна, а то и с полдюжины их; и еще мужчин-трэлей для тяжелых полевых работ. И чего же она хотела?

– Конечно, хотела, чтобы мы взяли ее с собой. Заговорила с Эдит, потому что надеялась, что та ее пожалеет. А потом из-за угла вышли мужчины, должно быть, следили.

– Так ты поговорил с рабыней? – спросил Шеф, отвлекаясь наконец от своей внутренней борьбы. – Что ты ей сказал?

– Сказал, что ей нельзя пойти с нами. Слишком опасно для нас. То же самое мне надо было сказать Эдит и остальным, даже если им грозило оказаться с перерезанной глоткой в могильнике какого-нибудь королевского недоноска. Та женщина была из Норфолка, – добавил Озмод. – Ее увели из Нориджа двадцать лет назад, еще девочкой. А теперь она здесь состарится и здесь же и умрет.

Они с Квиккой встали и ушли, принялись раскладывать свои одеяла.

Шеф смотрел на Бранда, не решаясь заговорить. То, в чем признался гигант, должно было стоить ему столько же переживаний и стыда, как публичные рыдания – для кого-то менее сильного. Шеф задумался, что же произойдет с Брандом. Смогут ли они исцелить его разум, как Ханд исцелил его тело? Еще долго после того, как весь лагерь, не считая часового, уснул, Бранд сидел без сна, угрюмо подбирая ветки и кидая их в костер.

Когда на следующий день они пробирались меж горных сосен, двигаясь уже без той отчаянной спешки, что отметила их бегство из королевства Хальвдана, Шеф обнаружил, что Удд едет рядом, и взглянул на него с удивлением. Обычно Удду нечего было сообщить окружающим, если только речь не шла о кузнечной работе.

– Я думал об этих мельничных жерновах, – сказал Удд. – В Норвегии они не очень полезны, здесь вода течет только половину года. Да и тогда вон что выходит, – он показал на виднеющийся впереди горный поток, стиснутый в узком глубоком русле и разбитый каскадом шестифутовых водоскатов.

– Им здесь нужно что-то другое, что работало бы круглый год.

– Что же это?

Удд послюнявил палец, поднял его в воздух.

– Ветер здесь никогда не стихает, правда?

Шеф рассмеялся. Сама мысль о том, чтобы летучий ветер, которого никто никогда не видел, не взвесил и не поймал, двигал такую тяжелую вещь, как огромные мельничные жернова, казалась нелепой.