Филип Фармер - Создатель вселенных

Призрак трубного зова провыл с другой стороны дверей.

Семь нот были слабыми и отдаленными: эктоплазменное излияние серебрянного фантома, если бы звук мог быть материалом, из которого образуются тени.

Роберт Вольф знал, что за раздвижными дверьми не может быть ни рога, ни трубящего в него человека. Минуту назад он заглядывал в этот стенной шкаф. Там не было ничего, кроме цементного пола, белых оштукатуренных стен, вешалок и крючков для одежды, полки и лампочки.

И все же он слышал эти трубные звуки, слабые, словно пелись по другую сторону стены самого мира. Он был один, так что ему не с кем было свериться относительно реальности того, что, как он знал, не могло быть реальным. Комната, в которой он стоял в трансе, была маловероятным местом для проведения такого опыта. Но он мог быть отнюдь не маловероятной личностью, способной испытать его. В последнее время его сон беспокоили странные и непонятные сновидения. В дневное время через его мозг проходили странные мысли и мимолетные образы, молниеносные, но живые и даже поразительные.

Они были нежеланными, нежданными и неудержимыми.

Он был встревожен. Быть готовым уйти на покой, а потом пострадать от психического срыва казалось нечестным.

Однако, это могло случиться с ним, как случалось с другими. Так что следовало бы сделать одно: дать обследовать себя врачу. Но он не мог заставить действовать себя так, как подсказывал разум. Он продолжал ждать и никому ничего не говорил, и всего меньше — своей жене.

Теперь он стоял в комнате отдыха нового дома в районе новостроек «Хохкам Хоумс», уставившись на двери стенного шкафа. Если рог протрубит вновь, он отодвинет дверь и покажет себе, что там ничего нет. И тогда, зная, что звуки производит его собственный больной мозг, он забудет о покупке этого дома. Он проигнорирует истерические протесты жены и увидится сначала с доктором, а затем с психотерапевтом.

— Роберт! — позвала его жена. — Разве ты недостаточно долго пробыл внизу? Поднимайся сюда. Я хочу поговорить с тобой и мистером Брессоном.

— Минутку, дорогая, — отозвался он.

Она позвала опять, на этот раз так близко, что он обернулся. Бренда Вольф стояла наверху лестницы, ведущей в комнату отдыха. Ей было столько же, сколько и ему — шестьдесят шесть. Вся красота, какая у нее некогда имелась, была теперь погреблена под жиром, под густо нарумяненными и напудренными морщинами, с толстыми очками и голубовато— стальными волосами.

Он вздрогнул при виде ее, как вздрагивал всякий раз, когда смотрел в зеркало и видел свою собственную плешивую голову, глубокие складки от носа до рта и звезды проборозженной кожи в виде лучей от покрасневших глаз. Не в этом ли его беда? Но был ли он в состоянии приспособиться к тому, что приходит ко всем людям, нравится им это или нет.

Или дело в том, что ему не нравилось в своей жене и в себе самом не физическое ухудшение, а знание, что ни он, ни Бренда не реализовали мечты своей юности? Было никак нельзя избежать следов рашпилей и надфилей времени на теле, но время было милостливо к нему, позволив жить так долго. Он не мог ссылаться на краткий срок в качестве оправдания за необразование у себя красоты души. Мир нельзя было винить в том, чем он был.

Ответственен он, и только он, по крайней мере, он был достаточно силен, чтобы посмотреть этому факту в лицо.

Он не попрекал вселенную или ту ее часть, которая являлась его женой.

Он не визжал, не рычал и не хныкал, как Бренда.

Бывали времена, когда легко было захныкать или заплакать. Сколько человек не могли ничего вспомнить о периоде до двадцатилетнего возраста? Он думал, что двадцатилетнего, потому что усыновившие его Вольфы сказали, что он выглядел именно такого возраста. Он был обнаружен стариком Вольфом, бродившим в горах Кентукки, неподалеку от границы с Индианой. Он не знал ни кто он такой, ни как он туда попал. Кентукки или даже Соединенные Штаты Америки ничего для него не значили, так же как и весь английский язык.

Вольфы взяли его к себе и уведомили шерифа. Проведенное властями расследование не сумело установить его личность. В другое время его история могла привлечь внимание всей страны, однако страна воевала с Кайзером и думала о более важных вещах. Роберт, названный в честь умершего сына Вольфов, помогал в работе на ферме. Он также ходил в школу, ибо потерял всякую память о своем образовании.

Хуже отсутствия формальных знаний было его неведение относительно того, как себя вести. Он то и дело смущал или оскорблял других и страдал от презрительной, а иногда и жестокой реакции жителей гор, но он быстро учился, а его готовность упорно трудиться плюс огромная сила в защиту себя завоевали уважение.

В изумительно короткий срок, словно повторяя усвоенное, он обучился и закончил начальную и среднюю школу.

Хотя у него отсутствовало много лет полного времени требовавшейся посещаемости, он без всякого труда сдал вступительные экзамены в университет. Там у него начался пожизненный любовный роман с классическими языками. Больше всего он любил древнегреческий, так как тот задевал в нем какую-то струну, он чувствовал себя с ним, как дома.

Получив диплом доктора философии Чикагского университета, он преподавал потом в различных Восточных и Средне-Западных университетах. Он женился на Бренде, прекрасной девушке с замечательной душой. Или так он сперва думал.

Позже иллюзии у него рассеялись, но он был все еще довольно счастлив.

Его, однако, всегда беспокоила тайна его амнезии и его происхождения. Долгое время она его не тревожила, но потом с уходом на покой…

— Роберт, — громко произнесла Бренда, — сейчас же поднимайся сюда! Мистер Брессон занятой человек.

— Я уверен, что у мистера Брессона было много клиентов, желавших осмотреть дом и не торопясь, — мягко ответил он. — Или, наверное, ты уже приняла решение, что не хочешь покупать этот дом?

Бренда прожгла его взглядом, а затем ушла вперевалку, с видом оскорбленного достоинства. Он вздохнул, ибо знал, что позже она обвинит его в том, что он преднамеренно заставил ее глупо выглядеть перед агентом по продаже недвижимости.

Он снова повернулся к дверям стенного шкафа. Осмелится ли он открыть их?

Нелегко было стоять тут, замерев, словно в шоке или в психотическом состоянии нерешительности. Но он не мог пошевелиться, кроме как дернуться, когда рожок снова издал семь нот, играя из-за толстой баррикады, но на этот раз громче.

Сердце его глухо стукнуло о грудную кость, словно внутренний кулак. Он заставил себя подойти к дверям и положить руку на покрытую медью выемку на уровне талии и отодвинуть дверь в сторону. Легкий грохот катков заглушил рог, когда дверь отьехала в сторону.