Лаурелл Гамильтон - Дурман

– Сколько из вас, находящихся в этой комнате, потеряли своих детей; потеряли не на войне, но от болезней, уродств. Яд, который вы выпускали в воздух, в землю, в воду – каждый год он убивает больше из вас, чем война. Каждый год умирает больше детей, чем солдат.

– Это неправда, – закричал кто-то.

– Это правда, – прокричал в ответ Ворф, и голос его эхом отдался в комнате. – И я могу доказать это. Доктор Зир. – Он сел, чтобы хрупкая женщина не казалась рядом с ним крошечной.

Она встала, почти нервно оглядела собравшихся.

– Вы знаете, кто я. Многие из вас были моими пациентами. Я баюкала вас, когда вы были слишком искалечены, чтобы жить вне контейнеров.

– Мы знаем и уважаем Вас, доктор Зир, – сказал Баша. – Мы хорошо знаем Вашу работу. Вы спасительница наших детей, и мы благодарны Вам.

– Если вы действительно благодарны, слушайте его. – Зир указала на Ворфа. Он предлагает вам возможность мира. Шанс, что наша раса не вымрет.

– Мы не знаем доктора Зир, – сказала Ханни. – Мы уважаем наших врачей, но её имя нечего не значит для нас.

– Я торлик по рождению, но я также орианка. Если вы сейчас ничего не сделаете, я успею увидеть гибель всей нашей расы. Яд в воздухе не различает, какая на нас форма. Яду всё равно, кто прав, кто виноват. Он убивает однинаково всех. И чаще всего убитыми оказываются дети. – Она обернулась к Ханни, указала на неё. Телохранители беспокойно зашевелились.

– Сколько нормальных детей родилось у вентурийцев в этом году?

– Не знаю.

– В прошлом году?

– Не…

– За последние пять лет, последние десять лет, сколько?

– Я не знаю.

– Вы знаете; возможно, не точную цифру, но знаете. Мы все знаем. – Ей голос громко звучал в затихшей комнате. – Я думала, мне уже всё равно. Я заботилась о детях, потому что им было больно, но я знала, что это безнадёжно. Наша раса была обречена, мы убивали себя своими руками. А потом я встретила посла Федерации и его целительницу. Они вернули мне что-то, что я потеряла. Нет, что-то, от чего отказалась. Надежду. Они вернули мне надежду. Надежду, что у нашего мира, у нас, есть шанс.

– Это трогательная речь, – сказала Ханни, – но она ничего не меняет.

– Это верно, – сказала доктор Зир, – ровным счётом ничего не меняет. Если вы оба не начнёте мирные переговоры здесь и сейчас, ничего не изменится, и через каких-нибудь десять лет не останется ни торликов, ни вентурийцев. Мы все вымрем.

– Вы преувеличиваете, доктор. – сказал Баша.

– Нет, генерал Баша, не преувеличиваю. Уродства детей становятся всё хуже. Большинство женщин даже не могут забеременеть. Те, кто могут, либо не донашивают ребёнка до положенного срока, либо рожают чудовищ, о смерти которых я молюсь, потому что спасти их я не могу. Я видела рождение чудовищ, которые до сих пор снятся мне в кошмарах. Мы убиваем своих детей. Без детей мы вымрем как раса, мы все. И не важно будет, кто прав, кто виноват, кто победил, кто проиграл. Лечить будет некого, потому что мы отравили Ориану. Это планета умрёт, и воюющие остатки нашей расы умрут вместе с ней.

Секунду доктор Зир колебалась, затем добавила:

– Я уже думала, что мне всё равно. – Она села, и в комнате наступила полная тишина.

Ворф переждал немного, затем поднялся.

– Ваша планета умрёт, ваши дети умерли или умирают, пусть же мир спасёт и вашу планету, и ваших детей.

Генерал Ханни прокашлялась.

– Вентурийцы согласны вести мирные переговоры, но не сейчас. Если Пикард действовал заодно с зелёными, его смерть смоет пятно с чести Федерации. Если он невиновен, мы будем вести мирные переговоры при посредставе Федерации. Но если Пикард назовёт вас всех как пособников, или же если это заговор Федерации. то не будет ни переговоров, ни мира.

– Я согласен с генералом Ханни, – сказал Баша. Докажите, что Пикард невиновен, и мы будем вести переговоры, или же пусть он умрёт как предатель-одиночка, и мы будем вести переговоры. Мы понимаем, что Вы не можете нести ответственность за каждого из ваших людей. Амбициозные изменники встречаются в любом лагере.

Ворфа тянуло встать на защиту капитана, но он сдержался. Капитан невиновен – они докажут это, но криком тут не поможешь.

– Значит, – сказал Ворф, – если мы докажем невиновность капитана Пикарда, вы начнёте мирные переговоры.

– Да, или же если он умрёт, не назвав вас, как пособников, мы будем вести переговоры, – сказал Баша.

Ворф не стал говорить, что на Руре Пент будет жаркий день прежде, прежде чем он допустит, чтобы Пикард погиб, спасая этот мир. Возможно, как посол Федерации, он должен был согласиться пожертвовать своим капитаном, своим другом, ради спасения целой расы. Но Ворф не обманывал себя в своих мотивах или приоритетах – это подобало землянам, но не клингону. Он знал, что его лояльность не имеет никакого отношения к орианам. Она имеет отношение к капитану Жан-Люку Пикарду.

Стоя рядом с Трой, Ворф разглядывал лицо доктора Сташи – той самой женищины-врача, что осматривала место преступления сразу же после убийства. Ворф отнюдь не был склонен к метафорам, но в облике доктора было что-то такое, что навело его на мысль о собаке, которой слишком часто перепадали пинки.

Её черты были мелкими: глаза, рот, нос – всё теснилось к центру. Лицо нельзя было назвать неправильным; всё было симметрично, и всё же оставалось какое-то ощущение тесноты. Это лицо напоминало кусок теста, в середине которого кто-то сделал кулаком вмятину. Всё устремлялось к центру. Большие, сияющие глаза, типичные для орианцев, казались выпученными, словно глазницы не могли вместить их.

Теперь, после того, как он видел двух "неживых детей", возвращённых к жизни, Ворф узнал признаки. Сколько времени провела доктор Сташа в металлическом контейнере? Ворф не мог представить, как можно провести детство подключённым к машинам, а потом выйти наружу нормальным. Как можно оправиться после такого? Да и можно ли? Не потому ли орианцы так мало уважают честь и жизнь? Не случалось ли с ними что-то, пока они плавали в этих контейнерах? Не утрачивалось ли что-то неуловимое за время этого страшного ожидания?

– Нам необходимо знать, что Вы обнаружили, доктор, – сказал Ворф. Он хотел задать вопрос. Но это прозвучало, как приказ.

Доктор Сташа, казалось, ничуть не обидилась. Возможно, она привыкла, что бы ею командовали.

– Мы произвели генетическое сканирование стакана генерала Алика. Мы обнаружили четыре различных генетических образца и уже определили, кому они принадлежат.

– Но я стоял там, доктор, – сказал Ворф. – Стакан генерала не передавали друг другу. Его никак не могли держать четыре человека.

– Я не говорю, что они держали его. Вам известно, что такое пыль, посол?