Брайан Херберт - Битва за Коррин

Управляя подачей меланжевого газа нажатием на клавиши панели кончиками пальцев — которые соединялись теперь… перепонками? — Норма продолжала увеличивать концентрацию пряности в воздухе камеры. Пары клубились вокруг нее, как густой оранжевый суп с острым запахом корицы.

Разум становился мощнее, шире и приобретал господствующее положение, но все остальное тело постепенно атрофировалось. Трансформация шла в весьма интересном и примечательном направлении — туловище, руки и ноги усыхали, а мозг увеличивался. Что еще более примечательно — череп не сдерживал этот рост, так как увеличивался в объеме сам.

Одежда рассыпалась в клочья под воздействием едких паров меланжи. Но она не была больше нужна Норме. Новое тело было гладким и асексуальным, оно превратилось всего лишь в сосуд для хранения расширявшегося сознания.

Она покоилась на принесенной подушке, но в принципе Норма перестала чувственно воспринимать окружающие предметы. Прекратилось отправление большинства физиологических функций. Она больше не испытывала потребности в пище и питье, перестала выделять шлаки.

Понимая, что сын хочет видеть ее, она приникла к прозрачному плазу своей камеры. Норма была в состоянии ощущать присутствие Адриена, она чувственно воспринимала его мысли, знала о его заботах. Она видела его прищуренные глаза и немного расширенные зрачки, морщины на его лбу и в углах рта, словно нарисованные искусным художником. Видела она и капельки холодного пота, выступившие у него на лбу.

Она отмечала игру выражений его лица, и это напоминало ей о долгих разговорах, которые они вели в прошлом. Своим расширенным сознанием Норма восстанавливала и упорядочивала эти воспоминания об их бывшей душевной близости. Сопоставляя слова, которые он произносил, с выражением лица, она могла теперь читать его словесные выражения по его мимике.

Ах. 'Она поняла. Сейчас Адриен думает, как поступить, чтобы помочь ей. Рядом с ним стояли еще три человека, и Норма могла по губам читать их слова. Они хотели проникнуть в камеру, извлечь оттуда Норму и оказать ей медицинскую помощь. Она слушала их, но не соглашалась что-либо делать.

Доверься мне. Я знаю, что делаю.

Но он не мог понять ее совершенно отчетливые, как ей казалось, мысли. Адриен Венпорт рвался на части от нерешительности — очень необычное для него состояние.

В своем меланжевом трансе Норма замечала малейшие нюансы поведения сына, ясно видела блеск его глаз, очертания красиво изогнутых губ. Вспоминал ли он их прежние беседы? К ней эхом возвращались ее собственные слова. Меланжа усилит мои способности к предзнанию и позволит мне — а за мной последуют и другие — осуществлять безопасную навигацию на свертывающих пространство кораблях, вести спейсфолдеры через искривленное пространство-время. Я предвижу опасности раньше, чем они появляются реально, и могу поэтому избегать их. Это единственный способ быстро реагировать на непредвиденные ранее обстоятельства. Отныне двигатели Хольцмана перестанут быть ненадежным и опасным средством перемещения в космосе. А это изменит… все.

У меня в руках ключ от вселенной, но вы должны дать мне закончить опыт.

Норма пыталась вспомнить, как управлять мимикой, как отразить на лице безмятежное, умиротворенное и спокойное выражение. Надо дать понять Адриену, что она в полной безопасности и контролирует ситуацию. Когда она пыталась говорить, то ей самой казалось, что звуки искажаются толстым слоем воды.

— Я хочу находиться здесь, сынок. Каждый следующий миг приближает меня к поставленной цели, к тому совершенному состоянию, которое позволит безопасно управлять в космосе нашими спейсфолдерными кораблями. Не волнуйся и не тревожься за меня. Доверься моим видениям.

Но в меланжевой камере не было передающих устройств — это был досадный недосмотр, она отчетливо поняла это, — и сын не мог слышать ее. Однако она надеялась, что он поймет смысл ее обращений. И Адриен действительно каким-то непостижимым образом всегда мог понять Норму.

В конце концов, он всегда был холодным и расчетливым прагматиком. Он знал, сколько времени его мать обходится без воды и пищи. Не важно, что она говорила до того, как вошла в камеру. Это не повод довериться ее словам и махнуть на нее рукой. Однако он все равно колебался, в глубине души все же доверяя гению матери и ее пониманию смысла своих действий. Но все имеет свои пределы…

Было ясно, что мускулистые помощники собирались силой извлечь Норму из ее добровольного заточения. Люди держали в руках тяжелые инструменты, с помощью которых рассчитывали открыть дверь или просто вскрыть камеру. Несколько врачей утверждали, что Норма уже не может жить, проведя столько дней без воды и пищи. И опять его мама сделала то, что все остальные считают невозможным.

Но за все на свете приходится платить. Глядя на нее сквозь прозрачный плаз, Адриен с ужасом видел, как разительно изменились формы ее тела, видел ту эволюцию, какую претерпела безупречная до того фигура.

Очевидно, Адриен был встревожен и теми изменениями, какие он замечал в ее лице. Утомленным жестом он подозвал к себе помощников, и мужчины приблизились к камере, готовя свои инструменты. Если они вломятся в камеру, то из этого не выйдет ничего хорошего. Либо они умрут от вдыхания меланжи в такой огромной концентрации, либо умрет она сама, лишившись пряности. За рабочими Норма с трудом — из-за клубов меланжевого газа — смогла разглядеть врачей, которые были готовы оказать ей помощь, держа наготове аппаратуру жизнеобеспечения.

Прежде чем люди успели приблизиться к стенкам камеры, Норма подняла руки, жестом прося их отойти. Если они сделают эту глупость, то отбросят назад решение проблемы безопасного полета, которую сейчас держит в руках Норма, и вместо наступающего порядка навигация снова погрузится в невообразимый хаос.

Она проанализировала мысли Адриена. Он принял решение, исходя из того, что его действия спасут ей жизнь. Она пристально уставилась на сына, стараясь молча донести до него смысл того, что ей хотелось сказать ему. Она страстно пожелала, чтобы он понял ее. И вот когда он в последний раз взглянул на мать, в его лице вдруг произошла мгновенная перемена — черты лица разгладились, выражение тревоги исчезло, уступив место безмятежности и покою. Было такое впечатление, что на бурном море внезапно наступил мертвый штиль.

Своим узловатым изуродованным пальцем она прочертила слой меланжевой пыли, покрывшей изнутри прозрачную стенку камеры. Попытавшись вспомнить наиболее примитивные средства коммуникации, она принялась чертить по поверхности линии — прямые, точно отмеренные углы и четкие линии. Это было простое и короткое слово.