Энн Маккефри - История Нерилки

— Человек, который познал вкус смерти, нуждается в любви, Рилл, — заявил он и потянулся к застежкам моей туники. Я была близка к капитуляции, когда мы услышали скрип открывающейся двери и тихие шаги. — Ты получила отсрочку, Нерилка, — его тихий напряженный голос не сулил мне ничего хорошего. — Но запомни: мы — лорд и холдер — заключили сделку, и ее надо довести до конца, чем скорее, тем лучше. Я жажду покоя — и чаши из твоих рук.

Вошел Тьеро; на вытянутой добродушной физиономии арфиста появилось облегчение, когда он увидел, что Алессан проснулся и разговаривает со мной.

— Тебе что-нибудь нужно, мой лорд?

— Одежду, — сказал Алессан, повелительно протягивая руку. Я достала чистую тунику из шкафа, а Тьеро подал ему башмаки. Наш господин быстро оделся и, подхватив нас под локти, вывел из комнаты.

Если его появление и оказалось приятным сюрпризом для всех обитателей Руата, то ненадолго. Он подозвал к себе Дифера, отправил за Дагом одного из подростков и пожелал узнать, где Оклина. Когда она стремительно вбежала в зал и попыталась обнять его, он резко отстранился. Затем велел нам пройти в свой кабинет и тихим, но не терпящим возражений голосом, перечислил, чем следует заняться каждому. Все были так рады вновь увидеть Алессана погруженным в активную деятельность, что никто не обратил внимания на эти странности. Я, однако, понимала, что он приводит в порядок дела Руата перед смертью. Теперь наш лорд просиживал долгие часы с Тьеро, отправляя массу посланий; некоторые — с помощью барабанной связи, другие, письмами — с верховыми гонцами. Часть из них я слышала — просьбы насчет кобыл и породистого скота для возобновления стад Руата, призыв ко всем бездомным направляться в холд. Иногда упоминалось и о марках, что щедро давал взаймы отец Алессана; но даже сейчас его наследник взыскивал долги только с северных холдов, почти не пострадавших во время эпидемии. Всех мужчин Алессан разослал по округе — они должны были проверить состояние небольших поселений, подсчитать запасы, выяснить, засеяны ли поля.

Работа не приносила мне радости, и постепенно я начала замечать, что и остальных охватывает такое же чувство. Мы трудились упорней и тяжелей, изготавливая сыворотку, но в те дни наши сердца горели радостным ожиданием. Теперь же равнодушие и холодная сдержанность Алессана словно заморозили обитателей Руата. Холд был прибран, запасы подсчитаны, все зримые последствия эпидемии устранены — конечно, кроме трех могильных холмов на речном берегу. Оклина посадила у крыльца цветущий кустарник, однако часть растений сразу же завяла, словно лучи яркого весеннего солнца не могли справиться с холодом, который источали теперь стены Руата.

Я мучилась, вспоминая разговор с Алессаном. Неужели мои слова вызвали в нем такие страшные, пугающие изменения? Но ведь я хотела спасти его, предотвратить самоубийство, которого он так жаждал!

Дней через десять после смерти Мориты, во время нашей унылой вечерней трапезы, Алессан вдруг поднялся и попросил внимания. Вытянув из-за пояса тонкий пергаментный свиток, он непререкаемым тоном объявил:

— Лорд Толокамп оказал мне честь, дав соизволение на брак с его дочерью, леди Нерилкой.

Много позже мне попался на глаза этот свиток, завалявшийся в углу сундука. На самом деле согласие отца выражалось в крайне оскорбительной форме; он писал: «Если желаешь, возьми ее. Она мне больше не дочь». Вряд ли тогда Алессан был настроен щадить мои чувства; и то, что он сделал это, больше свидетельствует о его великодушии, чем сухой тон и холодные глаза.

Среди сидевших за длинным столом прокатился удивленный шепот. На меня, однако, никто не посмотрел, даже Тьеро. Десдра, вернувшаяся в Руат пятью днями раньше, невозмутимо уставилась в тарелку.

— Леди Нерилка? — робко спросила Оклина, обратив к брату широко раскрытые глаза. — Ты знаешь ее?

Алессан кивнул.

— Род руатанских владетелей должен быть продолжен, — сказал он с безрадостным смешком. — Рилл придерживается того же мнения.

Все повернулись ко мне; замерев, я глядела в стену, пытаясь сдержать лихорадочное биение сердца.

— Теперь я вспоминаю, где видел тебя! — воскликнул Тьеро и улыбнулся — первый голос, первая улыбка среди наступившего безмолвия. Поднявшись, арфист склонил голову: — Поздравляю, леди Нерилка.

Оклина, всплеснув руками, подбежала ко мне и обняла, плача и смеясь одновременно:

— О, Рилл, Рилл! Это действительно ты?

— Итак, лорд Форта не возражает, — твердый голос Алессана перекрыл поднявшийся гул. — У нас есть арфист и достаточное число свидетелей, так что формальности не займут много времени.

— Но нельзя же делать все так… так стремительно! — возразила Оклина, хрустнув пальцами.

Я взяла ее руку в свои ладони.

— Именно так, Оклина! У нас полно работы и слишком мало марок, чтобы устраивать торжественную церемонию.

Ее милое личико стало испуганным; я знала, что она боится за меня. Встав, я подошла к Алессану. Он протянул мне руку, и мы повернулись лицом к собравшимся. Мой лорд достал из кошелька золотую свадебную марку — видимо, она была приготовлена заранее, — и, согласно обычаю, попросил меня стать госпожой его дома, матерью его детей, почитаемой превыше всех в холде Руат. Я взяла монету, украшенную выгравированной на ней датой, и повторила слова формального согласия. Губы мои едва двигались, когда я обещала стать матерью его детей, почитаемой превыше всех в стенах Руата. Но таков был наш уговор!

Оклина настояла, чтобы принесли вино — шипучее белое вино Лемоса, и все подняли тост за наш союз. Тьеро произнес положенную речь, сокрушенно заметив, что не приготовил новой песни, достойной свершившегося события. Меня поздравляли горячо; рукопожатия казались искренними, одна или две женщины вытирали слезы, но свадьба наша, конечно, была не слишком радостной. Невесте полагалось улыбаться — и я улыбалась, хотя губы мои дрожали.

Тьеро вписал в Архивы Руата наши имена и день, когда состоялось бракосочетание. Затем Алессан взял меня под руку и извинился перед собравшимися. Так я стала леди Руата.

В ту ночь он был добр и бесконечно терпелив со мной. И лишь одно разбивало мое сердце — та отрешенность, бездумная покорность судьбе, с которой он воспринял все случившееся.

В ближайшие дни ничего не изменилось. Я не хотела, чтобы вчерашние друзья гнули передо мной спины и осталась для всех просто Рилл. Дядюшка Манчен прислал матушкины украшения вместе с тяжелым сундучком марок — моим приданым. В его письме было одно место… там, где он передавал слова отца, сказанные, когда открылся мой побег: «Руат поглотил моих женщин, и если Нерилка предпочла его родному холду, она мне больше не дочь».