Фрэнк Херберт - Еретики Дюны

Они одновременно подняли глаза и обменялись понимающими взглядами. Мирлат взял на себя процитировать мольбу Тлейлакса:

— Я могу сказать «Бог», но это не есть мой Бог. Это только шум, не могущественней любого другого шума.

— Я вижу теперь, что все вы ощущаете, какая сила попала в наши руки, — проговорил Вафф. — Миллионы и миллионы копий уже гуляют по рукам среди повинды.

— Кто этим занимается? — спросил Мирлат.

— А кому какое дело? — возразил Вафф. — Пусть повинда преследует их, ищет истоки, старается пресечь распространение, проповедует против них. Каждое такое действие повинды будет наполнять эти слова еще большей силой.

— Не следует ли и нам проповедовать против этих слов? — спросил Мирлат.

— Только если этого потребуют конкретные обстоятельства, — сказал Вафф. — До скорого! — он похлопал бумагами по коленям. — Мышление повинды основано на сильнейшей тяге к целеустремленности и в этом их слабость. Мы должны обеспечить, чтобы этот Манифест разошелся как можно шире.

— Волшебство нашего Бога — наш единственный мост, — напевно процитировали советники.

Во всех них, заметил Вафф, он укрепил надежность опоры на краеугольный камень Веры. Это легко ему удалось. Ни один Машейх не разделял дурости хнычущей повинды: «В твоей бесконечной милости. Боже, почему я?» Одной фразой повинда и утверждает бесконечность и отрицает ее, никогда даже не обращая внимания на собственную дурость.

— Скайтейл, — проговорил Вафф.

Самый молодой, с самым детским личиком среди всех советников, сидевший на самой последней скамье слева, как ему и было положено, жадно наклонился вперед.

— Вооружи верных, — сказал Вафф.

— Я дивлюсь тому чуду, что Атридесы дали нам это оружие, — сказал Мирлат. — И откуда только в Атридесах эта способность всегда хвататься за тот идеал, который завербует себе миллиарды последователей.

— Это не Атридесы, это Бог, — ответил Вафф. Затем он поднял руки и проговорил ритуальные завершающие слова:

— Машейхи собрались в кехле и ощутили присутствие своего Бога.

Вафф закрыл глаза и подождал, пока другие удалятся.

Машейхи! Как хорошо нам называть самих себя на своих секретных совещаниях на языке исламиата, на котором ни один тлейлаксанецне говорит во внешнем мире. Даже Лицевые Танцоры не говорят на нем. Нигде в Вехте Яндольском, ни даже в самых дальних пределах тлейлаксанского Ягиста, нет живого повинды, который знает этот секрет.

«Ягист», — подумал Вафф, поднимаясь со своей скамьи. — «Ягист, страна неуправляемых».

Ему показалось, что он ощущает, как документ вибрирует в его руке. Этот Манифест Атридесов — как раз то, что направит повинды к их року.

На третий год своего пребывания у жрецов Ракиса девочка Шиэна лежала, вытянувшись во весь рост, на вершине высокой изгибающейся дюны. Она глядела на просторы, охваченные утром, откуда доносился мощный звук, трущийся и погромыхивающий. Призрачно серебряный свет подернул горизонт прозрачной льдистой дымкой. Песок все еще был по-ночному холоден.

Она знала, что жрецы наблюдают за ней из безопасного убежища — окруженной водой башни — приблизительно в двух километрах за ее спиной, но это ее мало заботило. Дрожь песка требовала ее полного внимания.

«Этот велик, — подумала она. — По меньшей мере — семьдесят метров. Замечательно большой».

Серый стилсьют, мягко облегая, льнул к коже. На нем не было ни одной залатанной потертости, какие были на той ветоши, что она носила прежде, еще не попав под опеку жрецов. Она испытывала благодарность за чудесный стилсьют и за плотный, белый с пурпурным, плащ поверх него, но больше всего она испытывала возбуждение от самого пребывания здесь. Нечто торжественное и тревожное переполняло ее в подобные моменты.

Жрецы не понимали происходящего здесь. Она это знала. Они трусы. Она поглядела через плечо на отдаленную башню и увидела, как вспыхивает солнечный свет на линзах окуляров.

Не по годам развитая девочка, одиннадцати стандартных лет, тонкая и смуглая, с солнечными стрелками в каштановых волосах. Она зримо представляла, как все эти жрецы смотрят в подглядывающие бинокли.

«Они видят, как я делаю то, чего они сами не осмеливаются. Они видят меня на пути Шайтана. Я кажусь такой маленькой на песке, а Шайтан — таким огромным. Они уже могут его разглядеть».

По скребущему звуку она понимала, что скоро увидит гигантского червя. Шиэна не думала о приближавшемся чудовище как Шаи-Хулуде, Боге песков, воспеваемом каждое утро жрецами в знак почтения к жемчужинам сознания Лито II. спрятанным в каждом из этих многорубчатых правителей пустыни. Она в основном думала о червях, как «о тех, кто меня щадит» или как о Шайтане.

Они теперь принадлежали ей.

Эта была взаимосвязь, начавшаяся чуть более трех лет назад, в месяц, на который приходился ее восьмой день рождения, месяц игат по старому календарю. Ее деревенька — бедное поселение первопроходцев, возведенное далеко за пределами таких границ безопасности, как кванаты и кольцевые каналы Кина. Только ров с сырым песком ограждал такие поселения первопроходцев. Шайтан избегал воды, но блуждающая песчаная форель быстро высасывала любую влагу. Драгоценная влага, собранная в ловушки, должна была пополняться. Ее деревушка была жалким скоплением хижин и лачуг с двумя небольшими ветроловушками, которых хватало для добывания питьевой воды, но лишь изредка способных производить излишки, которые могли быть пожертвованы на создание преграды от червя.

В то утро — так похожее на это, ночной морозец все еще пощипывал нос и легкие, горизонт затягивала призрачная дымка — большинство деревенских детей разбрелось по пустыне в поисках малых крох меланжа, оставляемых порой проходящим Шайтаном. Двух больших Шайтанов в ту ночь слышали неподалеку. На меланж, даже при современных упавших ценах, можно было купить достаточно глазурованных кирпичей на третью ветроловушку.

Каждый ищущий ребенок выглядывал не только спайс, но и приметы, которые могли бы навести на след одной из старых крепостей — съетчей прежних Свободных. От них сейчас оставались только развалины, но каменная преграда намного лучше защищала от Шайтана. И было известно, что в развалинах некоторых съетчей можно отыскать запрятанные хранилища меланжа. Каждый деревенский житель мечтал о таком открытии.

Шиэна в своем залатанном стилсьюте и тонком верхнем облачении пошла в одиночку на северо-восток, к дальнему кургану, дрожащее марево над которым подсказывало, что прогретые солнцем ветерки возносят влажные испарения богатого водой великого города Кина.