Джеймс Барклай - Крик Новорождённых

— Давайте поскорее закончим с этим, — раздраженно пробурчал Брин, вытирая грязные руки о не менее замызганную тряпицу. — А то тут скоро толпа соберется.

Кессиан подался вперед на стуле, положив ладони на ручку палки, которую подставил себе под подбородок.

— Миррон, ты готова попробовать?

Миррон стояла рядом с Горианом и Ардуцием. У обоих мальчиков были забинтованы руки. Она казалась испуганной, румянец на ее щеках поблек. Хотя девочка и согласилась попытаться выяснить, как она выполнила манипуляцию с пламенем свечей, ее это пугало. Обычно жизнерадостная натура Миррон целиком погрузилась в тревогу и во все усиливающееся напряжение. Кессиан понимал: она чувствует, будто больше не властна над своими поступками, и ему понадобился целый день, чтобы убедить ее прийти в кузницу. Он пытался внушить Миррон, что все ее действия — лишь естественное развитие событий. И был совсем не убежден, что она ему поверила.

Девочка посмотрела на него и кивнула в ответ слабо и испуганно.

— Тогда шагай вперед и подойди ближе к огню. В конце концов, ты ведь знаешь, что он не сделает тебе ничего плохого.

Это замечание вызвало у девочки бледную мимолетную улыбку.

Миррон подошла к горну. Уголь светился оранжевым огнем. Изредка куски угля лизал язык пламени, и дым поднимался вверх к ясному небу. Брин протянул ей огромную руку, и девочка сжала ее.

— Ну, моя хорошенькая ученица, что ты пришла мне показать? — спросил кузнец негромким, но все равно ворчливым голосом.

Миррон оглянулась на Кессиана.

— Что мне надо сделать, отец?

— Постарайся выманить пламя с углей. Подержи его в руках, если сможешь. Направь его, если у тебя хватит сил. Но не делай ничего, что заставит тебя почувствовать, будто ты теряешь над ним власть.

— Я все время такое чувствую, — вздохнула она.

— Ты знаешь, что я имею в виду.

Брин скептически приподнял брови. Такое же выражение было на лицах тех Ступеней, кто не присутствовал на внутреннем дворе в тот судьбоносный вечер.

— Я попробую, — прошептала Миррон.

— Умница. Не торопись.

Когда Миррон повернулась к горну, Кессиан почувствовал, что сердце у него бьется быстрее. Она встала на табурет, чтобы смотреть на пламя сверху. Брин находился рядом, чуть сзади, оберегая ее, хотя в этом не было нужды. Девочка стояла боком к Кессиану, одетая в легкое платье без рукавов, со стянутыми назад волосами. Она протянула руки к огню. В тот момент, когда они погрузились в угли, Кессиан перестал видеть их из-за края горна.

Лицо Миррон успокоилось и расслабилось, она готовилась. Дженна сжала руку Кессиана, лежащую на палке. Эстер стояла позади, положив ладони ему на плечи. Кессиан не обращал внимания на пот, выступивший на его лице и теле, молясь, чтобы Миррон смогла повторить свои действия.

— Я одно целое с огнем, — произнесла она. — Я понимаю его силу. Уголь хорошего качества, Брин, но слева, ближе к центру горна, ты насыпал торф чересчур толстым слоем. Там прохладное место. Дай-ка я… — Девочка повела руками. Кессиан услышал, как скрежещут угли. — Вот так. Годится для стали.

— Спасибо, — сказал Брин и чуть смущенно улыбнулся.

— Жар распределен равномерно, — продолжала Миррон.

Она отняла руки, и маска спокойствия соскользнула с ее лица. Миррон думала о том, что должна попытаться сделать теперь. Она пожевала верхнюю губу и глубоко вздохнула. Кессиан увидел, как по ее телу пробежала волна дрожи. Брин положил руку ей на спину, чтобы поддержать.

Миррон закрыла глаза, но почти сразу же широко их распахнула. Огонь загорелся жарче, ярко освещая крышу кузницы. Все неосознанно отступили назад, а Кессиан откинулся на стуле. Он пристально наблюдал за лицом Миррон. Он увидел, как по нему стремительно пробежал испуг, который сменился странной безмятежностью. Ее глаза расширились, тело расслабилось.

Миррон медленно отняла руки от углей, держа ладони повернутыми вниз. Температура в горне возросла. Языки пламени потянулись за ее руками, обвивая их, как будто лаская, и заливая теплым оранжевым светом. Кессиан снова подался вперед, затаив дыхание. Жар в теле уже не имел никакого отношения к кузнице — только лишь к радостному изумлению, захватившему его. Быстрый взгляд в сторону показал отцу Восхождения, что на лицах Ступеней отражаются самые разные чувства, а Гориан и Ардуций переполнены чистым восторгом.

Пламя лизало предплечья Миррон, возможно следуя вдоль нервов или сосудов. Казалось, она полностью владеет происходящим. Она повернула ладони одну к другой. Пламя заполнило расстояние между ними, которое составляло около двух шагов. Оно стало толще и приняло форму трубки, которую подпитывал огонь в горне. Миррон осторожно повела руками, заставив трубку растянуться, а потом загнуться вверх. Юная Восходящая облизала губы.

— Ты можешь сказать нам, что ты чувствуешь и что видишь? — тихо спросил Кессиан.

Миррон покачнулась на табурете. Пламя начало затухать и опало. Девочка откинулась назад, на руки Брину.

— Ох, дитя мое, прости! Я нарушил твою сосредоточенность.

Миррон повернула к нему лицо — немного отстраненное, но глубоко удовлетворенное.

— Я попыталась говорить, но пламя не пожелало остаться, — проговорила она. — Это было прекрасно.

— Безусловно, — согласился Кессиан.

— Нет, — возразила она, — внутри.

— О чем ты говоришь?

— У меня в теле и в голове. Я видела дорожки в воздухе и внутри земли.

У Кессиана пересохло в горле. Это была прямая цитата из работ Гориана. Его теория о том, что увидит Восходящий. Руки Эстер стиснули его плечи.

— Ты уверена? — прошептал Кессиан, и его голос почти потонул в реве горна.

Миррон кивнула.

— Со мной все нормально? — спросила она дрожащим голосом.

Кессиан засмеялся.

— Ах, милая, с тобой все очень хорошо, а не просто нормально!

Брин поставил Миррон на пол и мягко, но решительно подтолкнул ее к Кессиану. Кузнец сложил ладони на уровне груди, составляя чашу — в традиционном всеохватывающем знаке ордена Всеведущего. Отец Восхождения нахмурился.

— Брин, это несколько…

И замолчал, увидев лицо кузнеца. Он видел то же выражение на лице Оссакера всего два дня назад. Смертельный испуг.

844-й Божественный цикл, 42-й день от рождения соластро, 11-й год истинного Восхождения

Хан Джессон жил во тьме. Холод одиночества захлестывал его при каждом пробуждении и терзал всякий раз, когда он пытался сомкнуть глаза. Воспоминания о том жутком дне, пережитом год назад в Броде Чаек, не желали его покидать. Ужас в глазах жены, ее немое потрясение и беспомощные крики. Плач сына. Кровь на улице, трупы людей, которых он знал в течение тридцати лет. Удушающий запах гари. Воспоминания преследовали Джессона везде, куда бы он ни шел, читались в каждом встреченном лице, таились в темных шрамах зданий, которые так никогда и не закрасят.