Брайан Герберт - Песчаные черви Дюны

Даже если Дункан будет действовать только из альтруистических побуждений, всегда найдутся недовольные. Развратится ли и он, несмотря на все свои благие намерения? Не запомнит ли его история еще большим деспотом, чем бога-императора?

Столкнувшись с вихрем вопросов и с непомерно тяжкой ответственностью, Дункан мысленно поклялся использовать уроки своих многочисленных жизней на благо человеческой расы и мыслящих машин. Крализец. Да, вселенная действительно изменилась.

Потеря всего лишь еще одного человека из бессчетных триллионов других жертв.

Позже, глядя на остывшее тельце дочки, Джессика поняла, что эта потеря значит столько же, сколько и все остальные. Жизнь каждого человека имеет ценность – будь то жизнь гхола или жизнь естественно рожденного. Титаническая борьба, изменившая будущее вселенной, поражение мыслящих машин и выживание человечества казались ей теперь ничего не значащими вещами. Она была полностью поглощена приготовлениями к похоронам Алии.

Он касалась холодного лобика, трогала завитки волос и вспоминала дочь. Мерзость – называли ее ненавистники. Ребенок родился, сразу обладая взрослым интеллектом и генетической памятью Преподобной Матери. Теперь круг замкнулся. В своей первой жизни эта маленькая девочка убила барона Харконнена отравленным гом-джаббаром; позже, будучи взрослой, она, преследуемая призраком барона, выбросилась из окна на пыльную мостовую Арракина. Теперь возрожденный барон убил возрожденную Алию до того, как она сумела раскрыть заложенные в ней возможности. Было похоже, что эти двое были навечно связаны смертельным соперничеством мифологического масштаба.

По щеке Джессики словно дождевая капля скатилась слеза. Она закрыла глаза, поняв, что уже замерзла, много часов сидя в одном положении. Она даже не заметила, что в комнате находится еще один человек.

– Я могу вам чем-нибудь помочь, миледи?

– Оставьте меня, я хочу побыть одна. – Но увидев, что это печальный доктор Юйэ, она смягчилась. – Прости, Веллингтон. Входи. Да, ты можешь мне помочь.

– Я не хотел бы мешать.

Она мимолетно улыбнулась.

– Ты заслужил право быть здесь.

Они долго стояли молча, эти совершенно не похожие друг на друга люди. Джессика была благодарна ему за присутствие.

– Очень давно, когда ты жил с нами в замке Каладана, я очень хорошо к тебе относилась. Ты никогда не рассказывал о своей личной жизни, и когда ты предал нас, я ненавидела тебя так, как никого другого.

Он опустил голову.

– Я бы десять тысяч раз бросился на нож, если бы мог взять назад те деяния, какие я совершил, и загладить боль их последствий, миледи.

– История может идти только вперед, но не назад, Веллингтон.

– Так ли? Ведь всех нас достали из мусорной свалки истории, разве нет?

На древнем Арракисе во время похорон из покойника извлекали всю воду и делили ее между членами общины. На Каладане традиционно покойников сжигали или хоронили в океане. «Итака» находилась в космосе, поэтому там покойников после соответствующей церемонии катапультировали в пространство.

Они взяли белоснежную простыню и завернули в нее хрупкое маленькое тельце. Здесь, в этом машинном городе, Джессика не знала, как воздать последние почести убитой дочке.

– Мы утратили все наши погребальные обычаи, и я просто не знаю, как быть.

– Мы сделаем то, что должны сделать. Значение имеют не символы, а реальная память и мысли о человеке.

Прошло довольно много времени после того, как отгремели последние схватки на улицах машинного города и уцелевшие пассажиры корабля-невидимки вышли из него, чтобы увидеть новое лицо измененной вселенной. Пауль, Дункан и Чани присоединились к Джессике и Юйэ, составив маленькую скромную похоронную процессию. Пауль и Джессика вынесли завернутое в простыню маленькое тельце на улицу, где песчаные черви произвели страшное опустошение, а взрывы сражения с лицеделами разрушили множество зданий.

– Такое маленькое тело, но какие возможности в нем таились, – сказал Пауль. – Мне будет страшно не хватать сестры, хотя в этот раз я не успел ее как следует узнать.

Дункан вел группу, оставив пока все свои заботы и ответственность.

– Я не помню Алию маленькой девочкой из ее первой жизни, но я помню ее уже взрослой женщиной. Она причиняла мне боль и, одновременно, любила, да и я страстно ее любил.

Им не пришлось идти далеко. Джессика выбрала полуразрушенную пирамидальную башню, которая могла послужить могильным памятником. Джессика и Пауль произнесли прощальные речи еще во время процессии, поэтому, приблизившись к башне, они положили тело ребенка в четырехугольное отверстие в подножии строения, отодвинули в сторону обломки, чтобы расчистить место, и положили Алию Атрейдес на гладкий каменный пол. Потом Джессика склонилась над дочерью и попрощалась с ней. Пауль взял руку матери и она с силой стиснула его ладонь.

Они молча постояли над могилой, а потом Джессика обратилась к Дункану.

– Мы сделали все, что было нужно.

– Об остальном позабочусь я, – сказал Дункан. Когда все вышли из полуразрушенной пирамиды, он поднял руки и раздвинул пальцы. Лицо его приняло отчужденное, сосредоточенное выражение. Металлические здания вокруг них задрожали и начали менять форму. Остатки пирамиды сложились вокруг тела Алии, стены укрепились металлическими плитами соседних зданий. На месте пирамиды к небу начал подниматься величественный шпиль. Быстро растущая башня звенела и гремела, когда текучий металл стремительно поднимался вверх. Поверхности и линии приобрели обтекаемость и законченность, полированная поверхность строения сверкала, как зеркало.

Дункан направлял строительство с большим тщанием, чем это когда-либо делал всемирный разум. Когда он закончил работу, все увидели могилу, гробницу, мемориал, произведение искусства, трогающее за душу любого, кто смотрел на него.

Этот памятник станет отметиной на лице Синхронии, но куда более глубокую отметину оставила потеря дочери на сердце Джессики.

В конце концов люди, попавшие на Синхронию, осознали, что род человеческий уцелел.

Шиана, глядя на Дункана, находила его странно отчужденным, хотя и понимала, что этого следовало ожидать. Очень часто его глаза лихорадочно переходили от одного предмета к другому, словно он пытался быть одновременно в тысяче мест.