А. Захарченко - Пираты Гора

— Еще паги, — бросил я через плечо, поднимая кубок.

Телима тут же его наполнила.

— Тут есть певец, — заметил один из сидящих за столом людей.

Я недовольно поморщился, меня никогда особенно не интересовали всякие представления.

— Это настоящий певец, — осторожно заметила мне стоящая рядом Телима.

То, что она заговорила, вызвало во мне еще большее раздражение.

— Принеси с кухни та-винограду, — сказал я ей.

— Пожалуйста, мой убар, — попросила она, — позвольте мне остаться.

— Я тебе не убар, — недовольно заметил я. — Я твой хозяин.

— Пожалуйста, хозяин, — взмолилась она, — разрешите Телиме остаться.

— Оставайся, — раздраженно бросил я. Разговоры за столом стихли.

Певец был ослеплен, как поговаривали, Сулиусом Максимусом, считавшим, что слепота певца повышает качество его пения. Сам Сулиус Максимус, изредка пописывавший стихи, — довольно, надо признаться, любительские, — и разбиравшийся в ядах, считался человеком высокой культуры, и к его мнению в данных вопросах всячески прислушивались. Но как бы то ни было, присутствовала ли крупица истины в его суждениях или нет, певец навсегда остался в вечно окружающей его темноте, наедине со своими песнями. У него теперь были только они.

Я поднял на него глаза.

На нем было одеяние его касты, касты певцов, и по нему нельзя было разобрать, из какого он города. Большинство из них странствовали, бродили с одного места в другое, получая за свои песни хлеб и приют. Как-то, много лет назад, я тоже знавал одного певца, Андреаса из Тора.

В зале наступила такая тишина, что было ясно слышно потрескивание факелов.

Певец прикоснулся к струнам своей лиры.

"Я спою об осаде Ара, Блистательнейшего Ара.

Я расскажу о стенах Славного города Ар,

О давно минувшей осаде Бесстрашного города Ара.

О шпилях высоких на башнях Славного города Ар."

У меня не было никакого желания слушать эту песню. Я сидел и глядел в свой наполненный пагой кубок.

Певец продолжал:

"Я спою о прекрасной Талене,

О гневе убара Марленуса,

Убара бесстрашного Ара,

Из славного города Ар."

Мне совершенно не хотелось слушать эту песню. Меня раздражал восторг, написанный на лицах присутствующих, их внимание и безмолвное восхищение этим пустым набором слов, бессмысленными звуками, срывающимися с губ слепца.

"О том расскажу, чьи кудри

горели, как шкура ларла,

О нем, кто пришел однажды

Под стены города Ар.

О нем, о Тэрле Бристольском…"

Я взглянул на Телиму, стоящую рядом с моим похожим на трон креслом. Ее глаза были подернуты влагой, а взгляд, казалось, растворился в словах песни. Она — всего лишь девчонка с ренсоводческих плантаций, напомнил я себе. Ей наверняка никогда прежде не доводилось слышать певца. И ведь хотел отправить ее на кухню, а не отправил. А теперь еще и чувствую ее руку на своем плече. И делаю при этом вид, что ничего не замечаю.

Факелы уже догорали, а певец все рассказывал о вероломстве Па-Кура, предводителя убийц, возглавившего орды захватчиков, напавших на Ар после того, как из города был украден Домашний Камень; он пел о знаменах и черных шлемах, о взмывших вверх штандартах и о солнечных лучах, сверкающих на воздетых к небу стальных клинках, об осажденных башнях и героических деяниях их защитников, о ни на минуту не прекращающих посылать свой смертоносный груз катапультах из древесины ка-ла-на, о несмолкающем грохоте барабанов и реве рогов, о звоне клинков и предсмертных криках людей; он пел о любви горожан к своему городу и — такой глупый, так мало знающий о людях — о храбрости человека, о его верности и преданности; пел о поединках, продолжавшихся и внутри самого Ара, у центральных ворот, о сошедшихся в смертной схватке, взвившихся над башнями наездниках на тарнах и о поединке на крыше арского Цилиндра правосудия между Па-Куром и тем, о ком, собственно, и была эта песня, — Тэрлом Бристольским.

— Почему мой убар плачет? — шепотом спросила Телима.

— Молчи, рабыня! — огрызнулся я и сбросил ее руку со своего плеча. Она поспешно подалась назад, словно только сейчас заметив, где лежала ее ладонь.

Певец закончил свой рассказ.

— Скажи, — обратился я к нему, — а был ли в действительности такой человек — Тэрл Бристольский?

Изумленный, певец обратил ко мне свой невидящий взгляд.

— Не знаю, — ответил он. — Возможно, это всего лишь песня.

Я рассмеялся.

Протянул кубок Телиме, и она снова наполнила его.

Я встал с кресла и поднял кубок; собравшиеся тут же последовали моему примеру.

— На свете есть только золото и меч! — провозгласил я.

— Золото и меч! — хором подхватили мои приверженцы. Мы выпили.

— И песни, — добавил слепой певец. Над залом повисла тишина. Я взглянул на певца.

— Да, — сказал я, протягивая к нему кубок, — и песни.

По залу прокатилась волна одобрительных криков. Мы снова выпили.

— Хорошенько угостите этого певца, — усаживаясь в кресло, бросил я прислуживающим за столами рабам и повернулся к Луме, рабыне и моему первому помощнику в делах, сидевшей в конце стола в цепях и ошейнике.

— Завтра, — сказал я ей, — перед тем, как певец снова отправится в путь, наполнить его капюшон золотом.

— Да, хозяин, — ответила Лума.

Над столами поднялась буря восторженных криков; все восхищались моей щедростью и благородством, многие из гостей с силой ударяли сжатой в кулак правой рукой по левому плечу, что по горианской традиции означает аплодисменты.

Две прислуживающие рабыни помогли певцу подняться со стула, на котором он сидел, и проводили его к столу, в дальний конец зала.

Я снова отхлебнул паги.

Во мне нарастало раздражение.

Тэрл Бристольский жил только в песнях. Не было такого человека. В конце концов, в мире есть только золото и меч, да, может, тела женщин, ну еще, возможно, песни — эти бессмысленные звуки, которые иногда приходится услышать, срывающиеся с губ всяких слепцов.

Я снова был Боском — пришедшим из зловонных болот, пиратом, адмиралом Порт-Кара.

Я провел ладонью по широкой алой ленте с сияющей на ней золотой медалью с рельефным изображением корабля, который обегала сделанная курсивом надпись «Совет капитанов Порт-Кара».

— Сандру сюда! — приказал я. — Привести сюда Сандру!

Гости поддержали меня одобрительными криками.

Я обежал взглядом зал. Это было настоящее празднование моей победы. Раздражало только то, что Мидис не разделяла его вместе со мной. Она заболела и упросила позволить ей остаться в моих покоях. Таба тоже не было.

Послышался звон привязываемых к щиколоткам рабынь колокольчиков, и передо мной, своим хозяином, предстала Сандра — лучшая танцовщица Порт-Кара, впервые увиденная мной в одной из пага-таверн и приобретенная мной впоследствии, в основном для развлечения гостей, у ее тогдашнего владельца. Я окинул ее равнодушным взглядом.