Анатоль Нат - Шишки без ягод

Сидор с ужасом наблюдал за результатами собственной близорукости.

Представшая его взору картина была до омерзения знакома. И всё было намного хуже, чем Димон ему говорил. Видимо, сам Димон уже привык к некоторым вещам, как говорится, глаз замылился, а вот на свежачка… Сидор был в шоке!

— Значит, говоришь, отходы…, - глубокомысленно заметил он, с умным видом ковыряя кончиком сапога залитую пролитой нефтью, мёртвую, загаженную землю возле двери в пещеры, где они когда-то оба жили. Теперь там располагался нефтехимический завод профессора.

— Отходы, за которые профессор вцепился мёртвой хваткой…, - тихо пробормотал он.

Даже на первый взгляд, территория, занятая сейчас пустыми бочками из-под нефти, дожидающимися своего часа на помывку, была не менее полугектара. Она тянулась длинной узкой полосой мёртвой земли вдоль загаженных разлитой нефтью скал. Ничего живого на ней уже не было.

— А другого места, где можно было бы помыть или складировать бочки, не нашлось? Или воду от озерка в сторонку отвезти? Чтоб не в самом водопаде?

То, что Димкины рабочие мыли бочки прямо под водопадом, прямо в озерце, иначе как откровенным бл…вом, нельзя было назвать. Один раз, в самом начале как-то предупредив нанимаемых ими людей, что этого делать ни в коем случае нельзя и надо сделать отдельное помывочное место с отстойником для грязной воды и пользоваться оборотной водой, он про своё предупреждение совсем забыл. А потом не потрудился проверить. А потом вообще занялся другими делами.

А то, что его с его указаниями просто пошлют нах….

Вот об этом — он даже не подумал.

С обломанной, толстой ветви старой ивы, склонившейся над водой, свисал кусок какой-то грязной, в узелках толстой верёвки, по-видимому заранее подготовленная рабочими тарзанка летом для купания… Дальше смотреть не хотелось.

Теперь, красивый прежде, с чистейшей родниковой водой водопад с небольшим озерком у подножья, представлял собой жалкое, убогое, загаженное место. Все кусты в прилегающей к озерцу округе были поломаны, а некоторые вообще вырваны с корнем. С деревьев, красиво ранее стоящих склонившимися поникшими ветвями прямо над водой озерка кое-где была содрана кора, белея на солнце свежей, ещё не потемневшей от времени древесиной. Все нижние ветви деревьев на уровне головы человека были безжалостно обломаны.

И как апофеоз всего этого безобразия, прямо от широкого зева пещеры, где складировались чистые и полные разнообразным нефтяным продуктом двухсотлитровые бочки, к водопаду тянулась прямая, шестиметровой ширины просека с виднеющимися кое-где свежими пеньками недавно срубленных сосен.

— Прам-пам-пам, тихо ответило эхо, — негромко пробормотал себе под нос Сидор. —

— Зачем же просека такая широкая, — рассеяно пробормотал он себе под нос.

— И как ты это всё объяснишь? — кивнул он Димону на вырубку. — По-моему мы не раз говорили с тобой, чтоб здесь эту красоту не трогали.

Только что подошедший к нему Димон, смотрел на него красными, видать с недосыпу, злыми, буквально белыми от бешенства глазами. Хорошо было видно что его распирает злость, но он сдерживался.

— Пока я здесь, её не трогают, — процедил сквозь зубы Димон. — А стоит мне на минуту отвлечься, в город сходить за продуктами, или ещё куда, в соседний лес за сморчками, в пещеры на работу с плесенью, ещё куда, они хватаются за топоры и наводят свои порядки. Им так удобнее. А потом ставят меня перед фактом.

— У них же оплата идёт от выработки, сдельная. А катать бочку по кривой синусоиде, огибая толстые стволы и водопад, им влом, времени видите ли много теряется. А когда дерево уже срубили, то потом кричи не кричи, толку никакого.

— И прижать их рублём я не могу и запретить тут работать тоже не могу. Платит им Машка, а на все мои вопли у неё один ответ, раз срубили — так надо. Раз напачкали — уберут. Потом, когда освободятся. А потом, как ты прекрасно знаешь, никогда не бывает. Или сразу, или никогда. Но для неё главное — быстрее, больше, дороже. Больше, как можно больше денег. У неё горят заказы на этот сраный керосин, видите ли.

— Ну не драться же мне с ней.

— А почему ты на общем собрании постоянно молчал?

— Потому что без-по-лез-но, — медленно, по слогам процедил Димон. — Ты последнее время вообще зашился со своими какими-то делами в городе и сюда носа не кажешь. Этот ваш поганый спиртовой завод, чтоб его, — выругался Димон. — Тебя последние дни не видно и не слышно было. Помощи от тебя нет! А вот если бы ты регулярно проверял, как тут у нас идут дела, то и не делал бы сейчас такой удивлённый вид что ничего не знаешь. Будто не имеешь ни малейшего понятия, что у нас есть целый нефтеперератывающий заводик в нашей бывшей прекрасной Долине.

— И что он засрал мне здесь всё! — неожиданно громко заорал Димон, сорвавшись.

— С самого начала было ясно что так и будет! С самого начала я говорил всем, что размещать его здесь ни в коем случае нельзя, что ему здесь не место! И что?!

— Ты мне поверил? Нет! Ты меня послушал? Нет!

— Убедился? — раздражённо ткнул он рукой в сторону загаженного нефтяными разводами озера. — Теперь согласен со мной, что убирать его отсюда надо. И немедленно!

— Или у нас что? Так плохо с деньгами, что надо обязательно что-нибудь засрать, лишь бы не тронуть без толку валяющиеся у тебя под кроватью два здоровущих рюкзака с жемчугом? В конце концов, если он кончится, можно вернуться обратно на правый берег и попытаться там ещё что-нибудь набрать.

— Да, опасно!

— Но не гадить же там где мы живём, у себя под носом.

— Машка же не дура. Как только речь зашла о переводе завода к ней под Берлог, так она сразу завопила — не надо. Там, мол, ему не место. И постройки у неё сразу же все стали вдруг деревянные, пожароопасные, и воды для промывки бочек там не хватает, и ещё чего-то нашлось. Тысяча причин, лишь бы не туда.

— А куда я тебя спрашиваю?

— В п…ду, — зло выругался Димон. — Ты по окрестностям шляешься, вот и поищи удобное место. А я пока здесь оборону держать буду, чтобы эти Машины ублюдки не загадили всё до конца.

— И поторопись, угрюмо буркнул он. — Сам прекрасно знаешь, что исправлять что-то потом труднее, чем не портить.

— Я с Машей поговорю, — угрюмый, злой Сидор мрачно на него посмотрел. Свою вину он понимал, оттого и чувствовал себя крайне отвратительно. — Мозги ей живо вправлю. Совсем уже у неё крыша поехала, у бестолочи. И считай что с этого дня всеми вопросами оплаты здешних рабочих распоряжаешься ты. Также, как и всем здешним производством. Отныне деньги на оплату здешних рабочих пойдут только через тебя. А то ишь ты, — недовольно заворчал он, словно потревоженный в берлоге медведь. — Сторожа удобного нашла. А сама тишком рулит, как ей хочется. И что здесь творится, похоже прекрасно знает.