Джеймс Сваллоу - Черная волна

— Ну, ты и жалок, — рычал он, — да посмотри на себя, отдать свою жизнь за пару капель жидкости. Она так много стоит для тебя, не так ли? И все же ты не полностью понимаешь ее силу.

Он отошел в сторону.

— Да забери ее! Забери и молись над ней, покуда длится твоя жизнь, но знай, что твой драгоценный Сангвиний не спасет тебя, как и твой молчаливый, отсутствующий Император!

Байл взглянул на Рафена:

— Я хранил эту реликвию только как экспонат коллекции, которую я воссоздам, как только покину это место, но по правде говоря, она больше не представляет для меня ценности. Все данные, что я собрал из крови — здесь.

Он постучал пальцем по лбу шлема:

— Мне она больше не нужна. Она бесполезна.

Жестокая ухмылка застыла на лице ренегата, когда он взглянул в глаза Рафену, там читалась ненависть и ярость.

— Ты сильно заблуждаешься, отступник, — ответил он, поднимаясь, — сейчас я покажу тебе, почему.

Рафен крутанул фиал за концы, и из серебряного днища появилась короткая, толстая игла. Не отрывая глаз от своего противника, Кровавый Ангел воткнул фиал прямо в грудь и впрыснул содержимое себе в сердце.

Однажды раньше, на поле боя Сабиена, когда он присоединился к великому Мефистону в финальном противостоянии Восстания Аркио, Рафен получил дар из сосуда. Инжектор был полон жизненной влаги высших сангвинарных жрецов Кровавых Ангелов, жидкость внутри была стимулятором и поднимала силы, говорили, что она дает малую толику мощи ангельского примарха. В тот день он получил сосуд из рук Повелителя Смерти и был благословлен Корбуло, хранителем Алого Грааля, это придало Рафену силы довести ту роковую битву до ее финального завершения. Он с предельной ясностью помнил внезапный прилив силы, что прошелся по нему, волну духа и воли.

Теперь он знал, что тот момент, который он считал единением со своим давно умершим повелителем, был всего лишь бледной тенью его истинного величия. Содержимое фиала, сама святая кровь из Алого Грааля, неразбавленная и могущественная, сохраняемая тысячелетиями поколениями клириков, заструилась по его венам. Она было золотом, она была пламенем, молнией и солнцем, ничего подобного он не испытывал в своей жизни.

Тело Рафена охватили спазмы, что были сильнее боли. Каждый мускул напрягся, каждый нерв запел от силы. Каждая его кость резонировала как бой курантов, когда песнь примарха ворвалась в его существо. По нему волнами бил свет, ослепляющий, словно взрыв сверхновой. Генетическое вещество пронзило все его тело, и все, что он впитал за время учебы, от новобранца до боевого брата, мгновенно пробудилось в нем. Каждый космодесантник нес в себе генетические маркеры своего владыки примарха, ограниченные плотью смертных людей, которыми они когда-то были. Внутри каждого Кровавого Ангела было зернышко великой и могущественной силы Сангвиния, оно лежало в глубинах их души, в самой плоти, дабы сделать их непревзойденными воинами великих армий Императора.

И теперь подобное притянулось к подобному. Святая кровь, бегущая по его венам, смешалась с собственной Кровью Рафена и отозвалась в частичках наследия примарха. Объединенная мощь охватила Астартес, глубоко внутри него кровь смешалась с кровью, воин-сын и воин-отец ненадолго стерли меж собой барьеры времени и смерти.

На одно мимолетное мгновение, Рафен узнал, каково это быть сыном Императора, в урагане ощущений и ослепляющей силы, он испытал на себе толику этой божественной славы. Он вышел из своего "я", окунулся в великолепие, которое унаследовал от Великого Ангела.

Он испытал страх, все было столь ярким, столь мощным, что он испугался, что весь этот свет уничтожит его, подобно Икару из древних легенд Терры, который осмелился подлететь слишком близко к солнцу.

Вот это судьба! Какой великолепной смертью это бы стало! Протянуть руку и дотронуться до лика моего примарха.

Но даже когда эти слова сформировались у него в мыслях, Рафен знал, что не позволит самому себе умереть. Не сейчас. Во всем этом беспорядочном золотом и ослепительном сиянии, он ощутил истину, которая была настолько сильной и понятной, что он не мог ее отринуть.

Я не умру здесь. Мой долг остался невыполненным.

Затем он открыл глаза и увидел перед собой Фабия Байла, предатель, облаченный в броню достойного и благородного брата, поднял руку для атаки. Больше не было боли. Он не чувствовал ран или усталость. Больше не было сомнений или страха. Остался только его долг.

— ЗА ИМПЕРАТОРА и Сангвиния! Смерть! Смерть! — Рафен атаковал с такой скоростью и яростью, что в это было сложно поверить. Взмахи Байла потрескивающим силовым кулаком казались неуклюжими и медленными, он с легкостью уклонялся от них и наносил тяжелые, словно кувалдой, удары в корпус отступника.

Время стало тягучим и густым, деформированное острыми, как наконечник стрелы, чувствами и быстрыми, как пуля, рефлексами. Рафен чувствовал, как будто скорость и сила выплавила из него другого человека, неостановимого и неприкосновенного. Его обнаженные кулаки били в керамит, в каждый удар была вложена вся его сила, и каждый раз Байл отлетал назад. Трещины на броне, оставленные предыдущими атаками, стали шире и раскололись. Когда внутренние контакты замыкало, оттуда вспышками сыпали искры.

Фабий заревел от ненависти и сжал Рафена в смертельных объятьях, вжимая голову Кровавого Ангела в украденную броню. Щеку Рафена разорвало об острые края крылатой эмблемы на доспехе. Ренегат пустил энергию по силовому кулаку, и синяя молния, потрескивая, впилась в плоть Рафена, угрожая вырвать из него крик.

Испытывая головокружение от шока, с прижатыми к бокам руками, его кости трещали от сокрушающей хватки, Кровавый Ангел издал бессловесный вопль и ударил головой в шлем силовой брони. Он ощутил влажный хруст, когда нос сломался, ощутил горячий поток собственной крови, но вместе с этим услышал треск разбитого бронестекла. Одна из блестящих красных линз шлема треснула от удара, и Байл завопил, когда осколок вошел в мякоть его глаза. Убийственное давление внезапно ослабло, предатель отпустил его, энергично тряся головой, чтобы сместить осколок стекла.

Рафен сплюнул большой, темный сгусток и пошатнулся. Он знал, что промедление подобно смерти и атаковал, пока еще мог. Используя мощь крови, он подпрыгнул и схватился за горжет украденной Байлом брони одной рукой, повиснув на нем, его пятки уперлась в ноги и живот врага.

Взобравшись на свою цель, Рафен ударил по треснутой, поврежденной панели шлема, стремительной очередью он бил снова и снова, вгоняя удар за ударом в одну и ту же точку. По костяшкам пальцев струилась кровь, боль волной ходила по всем нервным окончаниям его руки, но он продолжал, несмотря на разум, несмотря на усталость, пока его рука не превратилась в окровавленные лохмотья.