Йен Макдональд - Дорога Отчаяния

— Сейчас, — он указал на стол. В облаке множественных изображений времянамотчик прибыл сюда из прошлого. Он поднял его и добавил к комплекту путешественника во времени. Затем он пошел и переоделся в очень теплые и милые его сердцу пустынные одежды; влезая в серое долгополое пустынное пальто, он открыл восемьсот шесть причин, по которым ему следует остаться дома.

Восемьсот шесть против, одна — за. Он должен, вот и все. Он влез в лямки своего массивного рюкзака и повесил на грудь панель управления. С точностью, доступной только господину Иерихону, вошли господин Иерихон, Раджандра Дас и Эд Галлацелли.

— Готовы? — спросил господин Иерихон.

— Разве можно быть готовым к этому? Послушайте. Если у меня получится, вы никогда об это не узнаете, понимаете?

— Я понимаю.

— В соответствии с природой хронодинамики я изменю всю историю целиком, и вы никогда не узнаете, что были в опасности, поскольку этой опасности никогда не возникнет. С объективной точки зрения — моей точки зрения, ибо я свободен от времени и пространства, точнее, данной субъективной мировой линии — мы переместимся на новую мировую линию. Если это возможно, я попытаюсь оставить сообщение о том, что я сделал, где‑нибудь в прошлом.

— Слишком много болтаете, док, — сказал Раджандра Дас. — Переходите к делу. Вам нельзя опаздывать.

Доктор Алимантандо улыбнулся. Он попрощался с каждым по очереди и презентовал им по плитке шоколада для экстремальных ситуаций. Он предупредил, что съесть шоколад следует поскорее, прежде чем транстемпоральная аномалия аннулирует текущий момент. Затем он перещелкнул несколько тумблеров на нагрудной панели управления. Времянамотчик загудел.

— И последнее. Если я добьюсь успеха, то не вернусь. Слишком много всего, что я хочу повидать. Но время от времени я, может быть, буду наносить визиты, поэтому ждите и придержите для меня стул. — Затем он обратился к господину Иерихону: — Я все время знал, кто вы такой. Меня это не беспокоило: прошлое не имеет для меня значения, несмотря на то, что я одержим временем. Забавно. Присмотрите за моим народом, пожалуйста. Ну что ж. Время отправляться. — Он надавил на красную кнопку на панели управления.

Раздался вопль насилуемого континуума, возникла череда гаснущих остаточных изображений в форме Алимантандо — и он исчез.

В ночь перед Кометным Вторником всем приснился один и тот же сон. Им снилось, что землетрясение встряхнуло город так сильно, что вытрясло из его стен и полов второй город, наподобие того, как предметы двоятся в глазах поутру, когда еще не можешь сфокусировать зрение. Призрачный город, населенный призрачными обитателями (так точно повторяющими настоящих горожан, что невозможно различить), отделился от Дороги Отчаяния, как творог от сыворотки и поплыл прочь, хотя направление этого движения никто бы указать не смог.

— Эй! — вскрикнули люди во сне. — Верните наши призраки! — ибо призраки такая же неотъемлемая часть общины, как канализация или библиотека — как может община существовать без воспоминаний? Затем удар вышиб всех спящих из фазы быстрого сна. Они не могли знать, что в этот момент они умерли и родились к новой жизни. Однако вернувшись в привычное убежище обычного сна, они обнаружили, что здесь произошла небольшая революция. Они были призраками — реальными, осязаемыми призраками из плоти и крови, а город, плывущий куда‑то в неопределенном направлении, был той Дорогой Отчаяния, которую они построили и любили.

Очнулся от сна Доминик Фронтера, разбуженный сигналом коммуникатора. Он стер с глаз сны и Рути Голубую Гору.

— Фронтера.

— Асро Омельянчик. — Его начальница. Чертова сука. — Все преисподние открылись; ребята на орбите засекли мощнейшую волну вероятностной энергии с фокусом пять, пятнадцать и восемнадцать лет в прошлое, с хронорезонансом по обоим направлениям временной шкалы. Черт побери, чувак, кто‑то балуется со временем! Парни с орбиты оценивают в девяносто с гаком процентов вероятность переброса нашей вселенной на другую временную линию: что бы это ни было, оно меняет историю, всю историю мира целиком, черт бы ее драл!

— Я не понимаю… при чем тут я?

— Чтоб тебя, да оно идет из твоего региона! Кто‑то в радиусе пяти кэмэ от тебя развлекается с нелицензированной хронокинетической стрелкой! Мы отследили вероятностную сеть почти до тебя!

— Милосердный боже! — воскликнул Доминик Фронтера, сна ни в одном глазу. — Я знаю, кто это!

И он тут же снова заснул, и снилась ему Рути Голубая Гора, так же как она снилась ему каждую ночь… с какого момента? Почему? Почему он любит ее?

Вселенная изменилась. Рути Голубая Гора никогда не раскрывала цветок своей красоты перед Домиником Фронтерой, у которого не было никаких причин оставаться в Дороге Отчаяния после того, когда прошлое стало другим, и тем не менее он спал в своей комнате в Б. А. Р./Отеле и грезил о Рути Голубой Горе, ибо вселенные приходят и уходят, а любовь остается; таково учение Панарха, иже есть источник всякой любви — а кроме того, доктор Алимантандо обещал, что ночь, в которую он изменит мир, будет богата на маленькие чудеса и межпространственные утечки.

Назавтра наступил Кометный Вторник: все встали, смыли странные сны и взглянули на городскую хартию — хартию о постройке города, подписанную доктором Алимантандо и РОТЭК многие годы назад, хартию, которая означала, что приближающаяся комета будет испарена в верхних слоях атмосфера, а не ударит в землю с огромной разрушительной силой (такова была прежняя практика РОТЭК). И все возблагодарили в сердце своем доктора Алимантандо (где бы он ни был) за пунктуальное выполнение правил и предписанных процедур.

В четырнадцать часов четырнадцать минут все без исключения собрались на верхушке утесов, называемых Точка Отчаяния, запасшись теплыми подстилками и термосами с чаем, сдобренным бренди из Белладонны, и приготовились к тому, что по уверениям Доминика Фронтеры обещало стать величайшим зрелищем десятилетия.

По часам Эда Галлацелли Вторничная Комета опоздала на две минуты, а по хронометру господина Иерихона — явилась на сорок восемь секунд раньше. Безотносительно показаний наземных приборов для измерения времени комета пришла, когда пришла, и пришла она с глухим громом, сотрясшим скалы под ногами зрителей, а высоко над их головами, в ионосфере, заколыхались невесомые авроральные полотнища, метеоры сыпались дождем, как огни фейерверка, а багряные стяги ионных зарниц на доли секунды озаряли всю пустыню призрачным светом.

Небо внезапно прострочили голубые лучи, сбежавшись ко все еще невидимой комете, как спицы ко втулке. Дружный вздох восхищения отметил этот момент.