Стив Паркер - Легенды темного тысячелетия

Сооружение погребального костра завершилось только к ночи, и гора тел словно нарочно закрыла собой горделивую надпись на пьедестале статуи. Все войско Режущего Ветра погрузилось в молчание и занялось организацией временной стоянки, где ксеносам предстояло дожидаться первых рассветных лучей. Готовясь уже седьмую ночь провести в неподвижности и холоде, Нийя оказалась в самом сердце эльдарского лагеря.

Не отрывая взгляда от палаток внизу, она провела ладонью по гладкой, холодной поверхности ствола винтовки, на ощупь определяя наличие изъянов и загрязнения. Нийя знала каждый дюйм своего оружия так, словно оно было частичкой ее собственного тела, и при необходимости могла бы провести любые ритуалы очищения даже в абсолютной темноте. А уж проверить состояние оружия, вжавшись в узкую трещину над лагерем врага, было легче легкого.

Первые рассветные лучи озарили горизонт, и в лагере эльдар началось движение. «Они словно питаются от солнца», — подумала Нийя, усмехнувшись про себя. Ее собственные мышцы тоже стали наполняться теплом.

На чистом песке у подножия статуи Орфеана, облаченные в безупречно начищенные изумрудные доспехи Биэль-тана, опустившись на одно колено и склонив голову, стояли воины свиты экзарха. Завидев своего предводителя, решительно шествующего через весь лагерь, они поднимали взгляды и почтительно складывали руки на груди. Развязка многодневного ожидания была уже близка.

Экзарх встал перед воинами и вознес к небу меч, словно пародируя скульптуру, возвышающуюся за его спиной. Все воинство Режущего Ветра стало ударять оружием о землю, и по ущелью прокатилась волна ритмичного грохота, извещающего защитников Праведного IV о намерениях чужаков. Вперед вышла провидица эльдар и касанием пальцев воспламенила погребальный костер.

Нийя, глядя на разгорающееся пламя, переместила вес тела на правую ногу, а левой, в поисках равновесия, прижалась к каменной стене. Едва заметным движением она активировала свою винтовку, и Шларин тихонько свистнула…

Голова экзарха лопнула, разбросав вокруг осколки черепа. Величественный изумрудный воин упал на колени; меч выскользнул из его руки и зарылся в песок. Еще несколько секунд уже мертвое тело сохраняло равновесие, покачиваясь под порывами утреннего ветерка, а затем рухнуло в пыль ничком, уткнувшись в песок нижней челюстью — единственной частью, оставшейся от его головы.

— Никогда более мы не потерпим осквернения Орфеанской Тройни ксеносами, — беззвучно прошептала Нийя, сохраняя полную неподвижность в трещине статуи Орфеана и наблюдая за паникой в стане Режущего Ветра.

Орина Септимус умирал медленной, но неизбежной смертью. Тысячелетия воздействия едких океанических испарений превратили единственный континент планеты в неспокойное море почерневших песчаных дюн. От гор остались лишь медленно разрушающиеся холмы, веками разъедаемые загрязненным воздухом и отполированные до блеска ядовитой атмосферой.

Кислотные моря покрывали девяносто процентов поверхности планеты. Огромные корабли Адептус Механикус, предназначенные для перевозки руды, время от времени появлялись на орбите, чтобы присосаться к пылающим океанам. Затем эти чудовищные суда перевозили насыщенную химикатами морскую воду в механический ад мира-кузницы, где ее очищали, производя топливо, взрывчатые вещества и всевозможные боеприпасы.

Помимо этого, из природных богатств планета располагала лишь крошечными чешуйчатыми океаническими беспозвоночными, плававшими в кислотных морях стаями размером с континент. Бронированные траулеры пересекали океаны, собирая мириады крошечных созданий, чей сверхэффективный метаболизм делал их необычайно богатыми протеином — и очень полезным сырьем для пайков Имперской Гвардии.

Теперь, когда многие линии снабжения системы Гирус были перерезаны хищными эскадрами кораблей Извечного Врага, свежие источники питания для защитников Оберича и Иллиуса были нужны как никогда.

Подобные запасы высоко ценились, но добывать их было опасно. Только те, чьи обязанности требовали отправиться на Орина Септимус, отваживались погрузиться в этот смертоносный мир.

В тюремном комплексе Жаданок размещали самых известных преступников сектора. Одно из немногих выстроенных руками человека сооружений на Орина Септимус располагалось на склонах черной долины в устье широкого залива. Большая его часть высечена в глубине распадающихся скал и побита волнами кислотного моря. Над землей находились только орудийные башни и служебные постройки посадочной площадки, защищенные от смертоносных испарений планеты несколькими энергетическими щитами.

Среди связанных контрактом охранников Жаданока бытовала мрачная поговорка: на Орина Септимус никто не прибывает добровольно, сюда может только занести.

Словно в опровержение этой присказки, с застланного дымкой неба на Жаданок спустился изящный черный катер. Он не нес на корпусе, покрытом серебристыми брызгами кислотного дождя, опознавательных знаков. Его сопровождал эскорт насекомообразных штурмовиков с подвесными штурмовыми орудиями и направляющими для ракет под каждым крылом.

Едва корабль вошел в пространство тюремного комплекса, скалы словно проросли оборонительными орудиями, тут же нацелившимися на катер и его эскорт.

Неслышимые переговоры между катером и тюрьмой быстро установили его полномочия. Пушки отступили в скальную породу, и серия мигающих вспышек указала катеру путь к только что открывшейся посадочной площадке.

Со скоростью и точностью, свидетельствующими о высоком мастерстве пилота, катер прошел над скалами и сел. Корабли сопровождения отстали и устремились в небо.

Посадочная площадка втянулась в глубины комплекса, и тьма поглотила катер. Вопреки поговорке охранников, владельца катера не занесло на Орина Септимус. Он прибыл сюда по доброй воле и в большой спешке.

А все из-за единственного заключенного.

Надзиратель Пендарева неловко переминался с ноги на ногу, наблюдая, как сервиторы на посадочной площадке поливают забрызганный кислотой катер составами, замедляющими коррозию. Зловонные пары с шипением поднялись над поцарапанным судном, и Пендарева сморщил нос от резкого запаха.

Он промокнул усеянный капельками пота лоб линялым носовым платком и повернул бледное морщинистое лицо к старшему надзирателю де Зойса.

— Проклятье, этого нам только не хватало, — сказал он. — Можно подумать, мало у нас неприятностей. Заключенные что-то затевают, я это чую.

Де Зойса был рослым бритоголовым здоровяком в поцарапанном бронзовом панцирном доспехе, а его лицо напоминало о пейзаже за стенами тюрьмы. В ответ он кивнул и сказал: