Стивен Эриксон - Пыль Снов

Танакалиан невольно отдал должное этим мужчинам: они оправились очень быстро.

Помолчав еще немного, Кругхева сказала более спокойным тоном: — Сиры, я знаю Вождя Войны Желча уже довольно давно. Во время долгого океанского плавания ни одна черта характера не останется скрытой. Вы уверяли меня в необычайности Серых Шлемов, тем самым показав, что плохо оценили хундрилов. Горячие Слезы, сиры, на деле воинский культ, до глубины души преданный легендарному военачальнику. Этот военачальник, Колтейн, был столь велик и честен, что заслужил уважение не только союзников, но даже заклятых врагов. Таких, как хундрилы. — Она помедлила. — Поэтому я уверена, что Вождя Войны и его народ спровоцировали. Я знаю, Желч наделен необычайной выдержанностью и готов сгибаться, словно юное деревце на ветру. До тех пор, пока оскорбление не потребует ответа.

Они разорили и ограбили целую округу? Эта деталь позволяет заключить, что болкандийские купцы и агенты короля пытались обманывать хундрилов, безудержно повышая цены на все потребное. Более того, вы говорите, они вырвались из поселения. Что за поселение такое, если из него нужно вырываться с боем?! Значит, оно было под осадой. Я подтверждаю союз между хундрилами Горячих Слез и Серыми Шлемами. Если вы решили стать нам врагами, сиры — понимайте, что мы находимся в состоянии войны. Идите к бригаде, Покоритель. Тактика с несомненностью требует от нас сначала истребить ваши силы здесь, а потом вторгнуться в королевство.

При всех своих сомнениях, подозрениях и даже страхах в этот миг Танакалиан не мог сдержать гордости; видя, как поразили ее слова канцлера и покорителя, он ощущал дикарский восторг. «В игры решили играть, да? Хундрилы могли ужалить вас, но Серые Шлемы будут рвать и терзать».

Они не могли назвать слова Кругхевы блефом, ибо это не был блеф, и оба вельможи всё хорошо поняли. Они не решатся вступить в войну — ни здесь, с Напастью, ни даже с Горячими Слезами. Дураки перехитрили сами себя, и жестоко перехитрили. Сейчас начнется новый, безнадежный торг, но позиции, еще недавно казавшиеся одинаковыми, стали неравными. «В конце концов, друзья мои, вы можете столкнуться с двумя озлобленными, не готовыми сдерживаться армиями. Вы уже трясетесь от ужаса.

Погодите, вы еще не встречали Охотников за Костями».

Он проследил, как, торопливо выпалив заверения в желании закончить дело миром, канцлер и покоритель ретировались вниз по склону — они даже не влезли в нелепые портшезы. Рабы бежали следом беспорядочной толпой.

Кругхева за его плечом вздохнула и сказала: — Кажется мне, сир, что в Болкандо ожидали от хундрилов мелких пакостей, думали, что они не выйдут за пределы поселения. Что их будет легко сдержать, а то и вытеснить в Пустоши. Поэтому они считали: и нас можно будет изолировать и сделать что вздумается.

— Значит, с самого начала планировалась засада?

— Или угроза нападения, чтобы выторговать новые уступки.

— Ну, — сказал Танакалиан, — если хундрилы не готовы оставаться на месте или уходить к Пустошам, остается одно направление. К нам.

Женщина кивнула. — Как зазубренное копье. Желч поведет свой народ в самое сердце королевства. — Она покатала плечами. Захрустели кожа и звенья кольчуги. — Надежный Щит, сообщите командирам легионов: мы выходим за два звона до рассвета…

— Даже если болкандийский эскорт увяжется за нами?

Она оскалила зубы: — Вы оценивали их отряды, сир? Они даже голыми за нами не успеют. Один обоз втрое больше числа бойцов в колоннах. Это, — подчеркнула она, — армия, не привыкшая к походам куда бы то ни было.

Она отправилась вслед делегатам Болкандо, намереваясь добить их, превратить блестящие кинжалы в уродливые комки свинца.

Танакалиан же вернулся в лагерь.

Насекомые сводили с ума; из зарослей доносились крики речных птиц.

Дождь хлестал, сделав мир серым и превратив каменистую дорогу в пенящийся поток. Высокие черные стволы появлялись вокруг и тут же пропадали за полотнищами дождя. Яни Товис осторожно вела коня по опасной тропе. Навощенный плащ прилип к доспехам, капюшон облепил шлем. Два дня и три ночи такого — и она промерзла, промокла до костей. Она свернула с Дороги Городов в пяти лигах от Дреша, направляясь на север, туда, где оставила свой народ; она отмеряла лигу за лигой по лесу, и путь успел ее сильно утомить. Спуск на берег был также путешествием в прошлое. Надежды цивилизации стали блеклыми тенями за спиной. Лоскутки ровных полян, окруженные завалами срубленных деревьев, подсеченными кустами и пеньками; тройные колеи на лесных просеках; мусор старых лагерей, груды пепла, канавы для обжига угля… следы алчного голода вечно нуждающихся дрешцев.

Как и на островах каттеров, здесь всюду маячило отчаяние. Она проезжала брошенные лагеря лесорубов и видела следы эрозии — глубокие овраги с каменистыми днищами прорезают каждую прогалину. В Дреше, написав прошение об отставке, она заметила нервозность солдат гарнизона. Королевский декрет, запретивший порубки, вызвал череду мятежей — почти все богатство города шло из лесов, и хотя запрет был временным (посланники короля должны были изобрести новую, не расточительную систему лесопользования), паника повисла над улицами города.

Яни Товис не удивилась, узнав, что король Теол решил бросить вызов старым принципам и практикам Летера, но она подозревала: вскоре он заметит, что голос разумения одиноко повисает в воздухе. Даже здравый смысл становится врагом собирателей будущего урожая. Зверь, называемый цивилизацией, всегда бежит вперед и, улучшая мир нынешний, пожирает мир грядущий. Ужасающая правда в том, что человек способен даже собственных детей принести в жертву ради немедленных благ. Да, так было и так будет. Мечтатели первыми поворачиваются спиной к исторической истине. Короля Теола сметут на обочину, он утонет в неумолимом приливе неограниченного роста. Никому не дано встать между обжорой и праздничным столом.

Она желала ему удачи и думала, что его ждет провал.

Дождь стал ливнем, когда она оставила позади вырубки, выбрав тропу, проложенную мигрировавшими через девственные леса бизонами. Грязь в давних следах кишела пиявками; ей что ни звон приходилось спешиваться и отдирать черно — бурых тварей от каждой из лошадиных ног. Наконец тропа пошла вниз, в распадок, оказавшийся топким солончаком. Досаждавшие пиявки сразу перестали попадаться на пути.

Она видела следы давно заброшенных селений — возможно, здесь обитали остатки трясов, а возможно, какие-то забытые народы. Горбы круглых хижин заросли виноградными лозами. Она замечала на самых древних стволах лики, вырезанные давно обратившейся в гниль рукой. Деревянные лица покрылись черной слизью, мхом и бугорками мерзких на вид грибов. Яни остановила коня перед одним из изображений и долго всматривалась сквозь пелену ливня. Казалось, нет лучшего символа для непостоянства. Тупое выражение лица, горестные ямы, когда-то бывшие глазами… видение преследовало ее еще долго после того, как руины поселка остались за спиной.