Гэв Торп - Путь Воина

Его смерть была преждевременной. Он, как и многие другие, пожертвовал своей жизнью, чтобы будущие поколения жили спокойно.

Открыв глаза, Корландриль внимательно осмотрел собравшихся. Среди них были аспектные воины, но они отнюдь не составляли большинства. Не было ни одного экзарха, ибо согласно традиции присутствие жрецов Кхаина на таких церемониях не одобрялось. Разносчикам разрушения не позволялось оплакивать плоды трудов своих. Для остального Алайтока экзархи были уже мертвы, и никто не станет оплакивать их кончину, хотя их деяния будут помнить и почитать. Толпа в сдержанном безмолвии смотрела, как славные мертвецы проплывали сквозь Врата Прощаний, белую арку, увенчанную золотой руной Алайтока.

Тишина приводила Корландриля в смятение. Эти эльдары отдали свои жизни не за безмолвное созерцание и уважительное спокойствие, но за жизнь, за счастье, радость и веселье тех, кто сейчас собрался вокруг них, и тех, кто придет в будущем. Их смерть прискорбна, но такой конец не перечеркивал их жизненных достижений. Даже их души будут продолжать существовать в Бесконечном Круговороте. Это — переход от телесного к бестелесному, а не окончательное прекращение жизни, понял Корландриль и впервые посмотрел на похороны другими глазами.

— Прощай, Артуис! — воскликнул он, подняв руку в приветствии телу своего друга, которое исчезало в сиянии врат. — Ты жил так, как хотел, и погиб благородно! Скоро я навещу тебя!

Корландриль почувствовал нарастающее вокруг возбуждение и множество устремившихся на себя взглядов. Он повернулся к стоящему рядом эльдару, молодому парню, идущему, возможно, по своему первому Пути. Юноша осуждающе нахмурился.

— Разве то, что я говорю — неверно? — спросил Корландриль. — А ты будешь однажды готов отдать свою жизнь, как мой друг? Тебе захочется, чтобы те, с которыми ты разлучен навсегда, ныли и хныкали, или ты захочешь, чтобы они во все горло воздавали тебе должное?

— Это — неподходящее место… — заявила суровая женщина слева от Корландриля. Положив ладонь ему на руку, она притянула его ближе и прошептала на ухо: — Ты позоришь себя и душу твоего друга.

Выдернув руку, Корландриль оттолкнул ее. Он хотел сделать это осторожно, но она упала, тяжело шлепнувшись оземь. Корландриль наклонился, чтобы предложить ей руку, но другие эльдары, поджав губы, с осуждающими взглядами, оттеснили его в сторону.

Выпрямившись, женщина поправила складки своей мантии и посмотрела на Корландриля.

— Тебе здесь не рады, — жестко сказала она, и повернулась к нему спиной, намеренно и медленно. Остальные сделали то же самое, оставив Корландриля в расширяющемся круге изоляции.

— Что за нужда мне в раболепном внимании остальных? — проворчал он. — Некогда вы жаждали знакомства со мной, и я потакал вам. Вы значите для меня меньше, чем Артуис. Его я называл другом и не осуждал, и, в свою очередь, он не порицал меня и называл другом. Кто еще здесь мог бы сказать то же самое?

Рявкнув последний раз, Корландриль гордо прошествовал через усеянный цветами луг к ожидавшему его небесному катеру.

Во время Войны в Небесах Кхаин обрушил на эльдаров неисчислимые беды. Ультанаш сначала отказывался сражаться, заявив, что у Кхаина раздор с Домом Эльданеша, а не со всеми эльдарами. Однако ярость Кхаина вовсе не была такой ограниченной, и в Доме Эльданеша нашлись те, кто вспомнил горькое расставание с Ультанашем. Испорченные Кхаином, они набросились на последователей Ультанаша, и разгорелась война между Домами. Кхаин был доволен, но Ультанаш, в конце концов, отказался от своего пацифизма и взялся за копье, но не для того, чтобы противостоять Дому Эльданеша, но чтобы объявить войну Кроваворукому. Поняв, что бог войны — их общий враг, Дом Эльданеша заключил мир с Ультанашем, и они вдвоем стали биться бок о бок, как делали исстари. Но были в обоих Домах и эльдары, зачарованные войной, и Кхаин настроил их друг против друга, и они стали убивать любого противника, невзирая на верность. Они стали творениями Кроваворукого бога и повернулись против себе подобных.

Чем больше времени Корландриль проводил в храме, тем меньше он думал о смерти. Теперь он был окружен ею, будучи и ее посланцем, и ее целью. В его голове мелькали смутные всполохи воспоминаний о сражении с людьми: краткие эпизоды разрушения и убийств, длящиеся считанные мгновения. Эти воспоминания не несли с собой никаких ощущений, словно пьеса без слов или безмолвная опера. Это были просто события, которые произошли.

Однажды после тренировки Корландриль упомянул об этом мимоходом в разговоре с Архулешем. Его товарищ, Жалящий Скорпион, застыл на месте и направил пронизывающий взгляд на Корландриля.

— Ты вспоминаешь сцены кровопролития?

— Только образы, — ответил он. — А ты — нет?

— Нет! Я бы и не хотел этого. Я ощущаю эти воспоминания внутри себя, глубоко в тенях своей души, и этого достаточно, чтобы мне стало тошно от чувства вины и горя.

— Я не понимаю. Все мы знаем, что проливали кровь и убивали. Это — неоспоримый факт. Мы — аспектные воины, именно это мы и учились делать. Я больше не художник, но все еще могу посещать скульптуры, которые создал.

— Есть разница между рациональным признанием факта и эмоциональной связью. Твои скульптуры были плодом твоих действий, а не воспоминанием о них. Скажи мне, Корландриль, что ты чувствовал, создавая свой первый шедевр?

— Это было… — Корландриль замялся. Он не был уверен в ответе. — Было ощущение успеха, наверняка. И освобождения. Да, определенно, мгновение творческого освобождения, когда скульптура была завершена. Во многом похоже на прилив энергии, который я почувствовал в своем первом бою.

— Это опасно! — воскликнул Архулеш, отшатнувшись от Корландриля.

— Твой страх ничем не оправдан, — сказал Корландриль, протягивая руку, чтобы успокоить товарища. — Что так тебя поразило?

— Ты сравниваешь акты созидания и разрушения. Это — нездоровое проявление. Если ты продолжишь в этом направлении, то будешь помнить радость, которую чувствовал, и это будет сигналом о чем-то очень серьезном.

— Почему ты так произвольно отделяешь смерть от жизни, разрушение от созидания?

— Потому что-то, что создано, может быть уничтожено, то есть возвращено в прежнее состояние, но с разрушением это невозможно! Ты можешь возненавидеть статую, которую изваял, и разнести ее на тысячу кусков, но воспоминание о ней останется. Со смертью это не так. Ты никогда не сможешь вернуть тех, кто был убит, ты не сможешь пожаловать им дар Иши. Поскольку это действие нельзя развернуть вспять, воспоминания о нем не должно оставаться.