Ник Перумов - Алмазный Меч, Деревянный Меч. Том 1

Зарычав от гнева, прокусив губу, Кан-Торог заставил себя обернуться.

...Не таясь, там стояли трое. Двое по бокам поддерживали третьего под руки. Державшие одеты были в алые мантии Арка; а вот третий...

У Тави едва не отнялись от страха ноги.

– Скорее, Сидри! – взвизгнула она.

– Ты что?! – заскрежетал зубами Кан. – Бежать?..

– Или мы проскочим – или нас... или нас сожрут! – выкрикнула девушка, терзая шпорами конские бока.

– Вольные не бегают от опасности! – надменно бросил Кан.

– Дурак! Это же некроманты! Смотри, кого они притащили!

– Ну и что? – хладнокровно заметил молодой воин. – Разве ты их не удержишь?

Вместо ответа Тави внезапно выбросила вперёд руку, ладонь тыльной стороной вниз и сложена в странном жесте – указательный и срединный пальцы вытянуты, остальные поджаты.

– Т-ты!.. – подавился криком Вольный. В следующий миг его, отчаянно упирающегося, потащило к лошади, с которой он успел уже соскочить, готовясь принять бой.

Сидри, судя по виду, Тави всецело одобрял.

Орешник сомкнулся за их спинами; а через миг с болот вновь донеслось леденящее, голодное завывание.

– Они притащили с собой и ту тварь, что выла! – крикнула Тави Кану. Вольный кипел от возмущения, но сделать ничего не мог – тело ему не повиновалось. – Нам против неё не выстоять! А если б даже и выстояли – магам только того и надо, чтобы мы угодили под Ливень! Ты думаешь, они полезли бы под твой меч?! Как бы не так, Кан! Раскатали бы в блин издали. И я ничего не могла бы сделать, потому что у них эта тварь с болот, и... и... – она осеклась, словно не в силах выговорить страшных слов. – Мне пришлось бы держать их, а не помогать тебе, Кан! Понятно?! Ну, не будь ребёнком! Неужели Круг ошибся? Они-то всегда считали тебя образцом хладнокровия!

Вольный яростно промычал нечто вроде «Сними заклятье!».

– Как только войдём внутрь, – Тави оставалась непреклонна.

Позади, всё ближе и ближе, раздавался заунывный вой. Неведомый хищник приближался; и молодая волшебница не сомневалась, что чудище – под властью чар Арка. Второго преследователя она не чувствовала, и от этого становилось вдесятеро страшней.

– Сидри! Ну когда же наконец твоя дверь! – не выдержала она.

Гном откликнулся, прижимаясь к шее своей низкорослой лошадки:

– Чуть-чуть совсем осталось! Только потом ещё надо камень открыть...

Кан-Торог яростно мычал. Судя по всему, Тави предстояло нелёгкое объяснение.

Летел навстречу орешник. Склоны долинки сдвигались, становилось всё темнее...

– Сюда! – крикнул Сидри. – Продержите их, пока я буду открывать!

– Всё, больше не могу! – Эвелин растянулась прямо в жидкой грязи, покрывавшей пол тоннеля.

Ни у кого уже не осталось сил поднимать женщину. Даже двужильный Троша выдохся. Одни Высокие Боги ведали, сколько времени остатки Онфимова цирка, согнувшись в три погибели, пробирались по прорытому тарлингами тоннелю. Как ни странно, ни единого живого существа им не встретилось, и ход, как по заказу, вёл по направлению к Хвалину, никуда не сворачивая, лишь уходя всё глубже и глубже.

Никто уже не слушал хрипящего и шипящего Кицума – клоун требовал идти дальше. Все повалились кто куда, давая отдых гудящим ногам.

Агата попыталась было зажмуриться и тотчас открыла глаза снова – казалось, веки превратились в шершавые наждачные камни. Не в силах отвести взора, она следила за приближающейся жуткой фигурой; череп-фонарь в руке поворачивался из стороны в сторону, двумя клинками зелёных лучей из глаз отыскивал жертву. Надо ж было приключиться такому – кто ещё из живых видел этого Хозяина Ливня, что бредёт со своим фонарём вслед за липкими зелёными струями? Не зря, ох, не зря болтали – в том же Остраге – что во время Ливней ходит, мол, по улицам неведомый страх, палкой стучит по крышам, проверяя, нет ли где прорехи, и горе тем, у кого такую отыщет...

А страхолюд, казалось, уже понял, уже увидал – кружил и кружил вокруг того места, где они засели, только он сверху, а Агата и все прочие – внизу.

И сочится сквозь землю Ливень... Они хоть и глубоко ушли, а отрава всё равно достанет. И значит – поднимайся, шагай, хоть на брюхе ползи, а вперёд. Вперёд и вглубь. Тарлингам на поживу...

«Чудищу, наверное, до нас не так-то и просто добраться».

Агата не знала, почему земля сперва сделалась прозрачной, почему потом вновь всё стало как прежде – лишь освещённая тусклым зеленоватым светом фигура Хозяина с черепом в руке кругами бродила наверху, бубня себе под нос что-то невнятное.

Но девочка-Дану не была бы сама собой, если б не чувствовала – подземный ход тарлингов и потом непонятная эта прозрачность: всё здесь не случайно. Здесь пахло магией! И притом сильнейшей. Кто-то очень-очень могущественный... неужели решил помочь им? Или – страшно подумать – ей?

Но вот только почему же он тогда так долго ждал? Почему бездействовал, когда заветный Immelstorunn переходил в жадные руки хуманса? Почему дал скрыться Онфиму? Почему?.. Почему?.. Почему?!

– Не понимаю, – шептала она, прижимаясь щекой к холодной и липкой стене. – Не понимаю. Маги... Радуга всегда была врагом, самым страшным, страшнее имперских егерей и псовых охот. Магов ненавидели куда сильнее, чем даже тех, что бросали схваченных младенцев-Дану в высокие костры – эти были просто тупыми животными, но маги...

Лишь дважды адепты семи Орденов попадали живьём в руки Дану. Послушники и подмастерья самых низших рангов, израненные, несчастные, жалкие – им пришлось платить за грехи Верховных магов и Командоров. Обоих пленников после долгих, неторопливых пыток столь же неторопливо опустили в полную солёной, едучей жижи купель, больше всего боясь, чтобы те не умерли бы раньше срока.

Сама Агата, конечно же, этих казней не видела. Но слышала – им, детям, начинали рассказывать о криках и корчах ненавистных магиков, едва малыши начинали хоть что-то понимать.

Так неужто же кто-то из Радуги решил ей помочь?

Пару лет назад она, наверное, со всем молодым жаром уверовала бы в уцелевшего чародея-Дану, наконец-то отыскавшего её, Seamni Oectacann. Это время давно прошло. Веру выбили людские плети и нашейные колодки для особо строптивых рабов. Женщины и девушки Дану высоко ценились богатыми любителями, теми, на чьи грешки Радуга и Церковь смотрели сквозь пальцы – прояви Агата покорность, могла бы и сытно есть, и мягко спать – но вместо этого строптивица предпочла кнуты и рабский рынок. И ошейник с именем господина Онфима-первого, что до сих пор замкнут вокруг шеи.

Но кто-то ведь помог им?..

...Наверное, можно привыкнуть ко всему. Но не к давящему постоянно ужасу. Никто кроме Агаты не видел чудовищное существо с фонарём-черепом на рукоятке из позвонков; когда страх овеществляется, обращается в пусть даже самое невероятное, самое убийственное создание, какое только может создать воображение – от этого легче. Когда же вокруг тебя только зыбкая тьма и смутные сонмы твоих же страхов – почти непереносимо.