Ник Перумов - Хранитель Мечей. Рождение Мага

Наконец за белыми стенами вновь заиграли горны.

По широким ступеням первым вниз двинулся клир той церкви, что находилась в Академии, – диаконы, настоятель, певчие; следом, за слугами Спасителя, неторопливо, соблюдая достоинство, шли наставники и профессора. Замыкали шествие деканы факультетов – солидные, бородатые, осанистые, они не шли, а шествовали, опираясь на длинные резные посохи, изукрашенные самоцветами, жемчугами и перламутром. Неясыть знал их всех по именам, знал, какой факультет кто возглавляет, – Парри постарался. Невольно Неясыть вспомнил их разговор, один из последних, уже перед самым своим уходом. Парри тоже собирался покинуть надоевшую ему башню, он получил свою награду, разрешение поселиться в Семиградье и немалую сумму в золоте; теперь ему оставалось только дождаться сменщика.

«Всего факультетов двенадцать, – неспешно говорил Парри, прихлёбывая пустой кипяток – заправить его было уже нечем, в кладовой осталось только немного муки. – Первый, самый древний – общего волшебства. Через него проходят все студиозусы, кроме… ну, ты это и сам узнаешь. Второй, третий, четвёртый и пятый – само собой, стихийное волшебство: Огонь, Вода, Воздух и Земля. Тут уже начинается специализация. Невозможно в равной степени владеть магиями огня и воды или ветра и земли. Запомни, Неясыть, две великие пары: огонь с воздухом, а вода с землёй. Так… Ну, потом начинается уже разброд. Был когда-то шестым факультет каллиграфии, гм-м-м, да, да… был, да теперь нет. Ныне шестыми у нас идут алхимики. Вот ведь тоже мне, и магами-то их назвать можно с изрядной натяжкой, а туда же, силу обрели, сразу за стихиями встали… Седьмой факультет – святые отцы. Они в своей области тоже доки, не смотри, что монахи, магия Спасителя вельми велика, вельми… Восьмыми у нас те, кто занят всяческой Нелюдью – ну, ты сам понимаешь, эльфы там, простые или тёмные, гномы разные, тролли, огры, орки, великаны горные и снежные, гоблины, кобольды… Там же и всяческие чудища – ну, фениксы там разные, левиафаны, драконы, козероги, морские змеи, грифоны, сфинксы… Много их стало в последнее время, того и гляди отделятся, свой факультет создадут, тринадцатый… Девятый факультет – древняя магия. Обереги, амулеты и прочее. И каллиграфия теперь там же… – Парри прервал свою речь и вздохнул. – Десятый – космологи, теологи и прочие… „глобалисты“, как они себя называют. Тьфу, позор и поношение, мальчишки сопливые, а туда же – факультет теперь! Ну, а одиннадцатый – люди почтенные и солидные. Лекари. Всякий маг, Неясыть, он ведь если где среди людей-то живёт, так зачастую и лечит, и роды принимает. Народ со всякой своей бедой к чародею идёт. Так что нам все хвори надо назубок знать. На том же факультете злаки полезные да скот лечить научат. Вот так вот…»

«А что же двенадцатый факультет, почтенный Парри?» – спросил тогда Неясыть.

«Двенадцатый… – проворчал старик. – Ничего я никогда не понимал в этом двенадцатом. И как он возник, не слишком-то понял, ещё когда учился и нам это объясняли… Вообще-то не двенадцатым бы ему именоваться, а вторым, потому что возник сразу же за Общим Волшебством. Это, парень, факультет Тьмы. Факультет малефицистики, сиречь злоделания. Эвон оно как, Неясыть. Много про этот факультет и его декана толков ходило, да только ректорат – он же Белый Совет – все толки, что, мол, хорошо бы декана того – да на осину, да пятью колами проткнуть, а кости потом конями растягать, – Белый Совет все эти толки под корень. Равновесие, видишь ли, нарушать нельзя!» И Парри пренебрежительно фыркнул.

Неясыть потянулся, приподнялся на носки, норовя рассмотреть деканов. Один, два, три… восемь… десять, одиннадцать. Одиннадцать! Выходит, отстал от жизни старик Парри, нет больше никакого факультета Тьмы? Отчего-то Неясыть вдруг ощутил что-то вроде разочарования.

– Нет, нет, и не проси, Анэто. Не пойду никуда. Сколько можно себя на посмешище выставлять? Пусть вы даже и победители – разве так обращаются с побеждёнными? В честном бою?

– Если б ты и впрямь был побеждённым, я б с тобой вообще не разговаривал. Не нарушай обряда, выйди к народу.

– На посмешище!.. Хватит, навыходился! Делай со мной что хочешь, ректор Анэто, больше я тебе подчиняться не стану! Хочешь заточить – заточи, хочешь убить – убивай, всё лучше, чем насмешки ваши терпеть, Белые!

– Ты всего лишь ошибся в выборе цвета, – невозмутимо заметил тот, кого называли Анэто. – За ошибки нужно платить. И, согласись, что бы там ни утверждал достопочтенный Эвенгар Салладорский, бытие лучше небытия, куда отправились слишком уж ретивые его и твои соратники. Не глупи и выходи на площадь. Я не скрываю своих симпатий и антипатий, декан, но выйти ты обязан. Вспомни договор. Ты его подписал. Ты дал слово.

– Зачем тебе этот фарс, Анэто? – устало сказал собеседник ректора. – Ты упрямо именуешь меня «деканом», но что я за декан без факультета? Без студиозусов?

– Таков был договор, – последовал невозмутимый ответ. – Я не виноват, что к тебе никто не идёт. За все эти годы…

– Ну да, никто, никто не отдал мне своего шара, – проворчал декан. – Так никто и не отдаст!

– Пока дышу – надеюсь, разве не так? Ну, не нарушай клятвы, не надо, дурное это дело, декан. Примирись с судьбой. Выйди, постой, потом вернёшься обратно. Смотри, все уже на площади! Сейчас народ взволнуется – почему это и деканы все на площади, и проректоры – а нас с тобой нет?..

– Будь ты неладен, Анэто, – тяжело вздохнул говоривший с ректором. – Ладно, ступай вперёд, я следом…

«Одиннадцать, а вовсе не двенадцать , – продолжал думать Неясыть, разглядывая вальяжных магов. – Что мне этот Парри наплёл?..»

Как раз в этот миг горны смолкли и наступила тишина. Неожиданно на всей площади из-под белой арки гулко отозвались шаги – шествовал кто-то тяжёлый, мощный, шествовал медленно и торжественно. Люди замерли, вставая на цыпочки и стараясь как можно лучше разглядеть идущего.

Неясыть увидел высокую, на целую голову выше его самого, фигуру, до самых пят облачённую в чёрное. Каждый шаг сопровождался странным клацающим звуком, словно на ногах у идущего имелись самые настоящие когти. Глубокий капюшон скрывал лицо, виден был лишь подбородок – но при этом подбородок явно нечеловеческий, покрытый тёмно-коричневой чешуёй. Руки – по крайней мере на первый взгляд – ничем, кроме размера, не отличались от людских, правда, загадочный декан носил на них грубые кожаные перчатки с раструбами, несмотря на тёплый осенний день; человек – или существо – шагал, опираясь на длинный посох, опять же чёрный; навершие было украшено головой разинувшего пасть дракона, чьи глаза горели рубиновым огнём.

Декан встал отдельно от всех, оперся на посох и равнодушно опустил голову. Казалось, ему нет никакого дела до происходящего на площади.