Дэн Абнетт - Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том II

— Сегодня боги благосклонны к Ложе Гончего Пса, — говорит она. — Ложе Змея уже выпала честь обратить Магистра войны. Да, то, как он изменился — дело рук моей ложи. Это наш змей шепчет в его сердце. Они вместе ушли от нас, нести к звездам огонь, что изменит их.

Акшуб улыбается, и видно, как насекомые ползают по её зубам.

— Но тебе, жрец, тоже уготовано нечто великое. Ты услышишь священные голоса из самого их источника. Ты коснешься их. Ты станешь ими. Пришло время провозгласить твое право.

— Мое право на что?

Ци Рех знает, он понимает, что такое «источник», но хочет услышать это от нее. Голос Акшуб поставит печать законности на его знание.

— На Ложу Эха.

Глубоким вдохом он пытается потушить пылающее в груди пламя гордости.

— Мы пробовали овладеть ею прежде.

Как и все остальные ложи. Старые воспоминания, пересказанные были, история Давина. Легенды о том, как Ложа Змея, Ложа Медведя, Гончего Пса, Ястреба, Ворона, все — все, все — пытались завладеть Ложей Эха, первой из них, той, что предшествует всем тотемным ложам и превосходит их.

Все — все, все — потерпели неудачу. Удалось ли хоть одному верующему за долгие века хотя бы пересечь высохшую равнину? Никто не знает ответа. Никто не вернулся оттуда. Одинокий пик остается далеким и запретным символом могущества.

Трескучий голос Акшуб настойчиво прерывает его мысли.

— Иди, жрец. Пересеки равнину. Взберись на гору. Открой двери.

— Боги позволят мне это?

— Боги приказывают тебе это. Иди, встреть свое предназначение.

Она протягивает руку и тычет скрюченным пальцем в грудь Ци Реха.

— Открой двери, — повторяет Акшуб.

— И почему же Змей отдает Гончему Псу столь великую честь?

Ещё улыбка с насекомыми.

— Я ничего не отдаю. Я всего лишь посланник. Я указываю пути, по которым уходят другие, а сама остаюсь на месте.

И Ци Рех к темной горе пришел.

Он открывает глаза, и воспоминания испаряются, подобно туману, в величественном моменте настоящего. Тень от одинокого пика почти добралась до холма, равнина окончательно превратилась в однородное темное пятно. Повсюду лишь мрак и шепот пересохшей глины.

Лживый свет умирает, изрезанный клинками тьмы, как всегда происходит на Давине. Здесь мир не возрождается с рассветом, его лишь приносят в жертву наступающей ночи. С каждым закатом солнца, боги утверждают свою власть этой священной казнью. Тень подползает ближе, ещё ближе — тень, обладающая весом, силой и волей. Она касается подножия холма, и, ободрившись, с каждой минутой карабкается все выше. Волна тьмы плещется у ног Ци Реха, он смотрит и ждет. Отвернуться сейчас — значит отвернуться от богов, и жрец смотрит, ожидая мгновения, которое отметит начало его падения к апофеозу.

Тень касается его.

Это не просто холод, это леденящая агония, которая словно отгрызает его конечности, одну за другой. Ци Рех приветствует тень и то, что она делает с ним. За леденящим холодом, за убийственной мукой скрывается нечто большее — проверка.

И, ощутив его принятие, проверка превращается в законное право. Во владение тенью и постижение её. В отзвуках эха жрец слышит кивки — его сочли достойным.

— Сейчас! — кричит он.

— Сейчас! — зовет он.

— Сейчас! — гремит он.

Эхо подхватывает его зов, и приветливо подталкивая, уносит вдаль, через равнину. Гора слышит свирепую радость его поклонения, и не только она. Отголоски эха несут голос Ци Реха вдаль, к его последователям в лагере, и намного дальше. Он был благословлен, он был избран Ложей Эха, и теперь его голос присоединится к темному хору, обвивающему планету. На другой стороне Давина, заклинатели меньших лож услышат его среди иных отзвуков, являющихся к ним, и это поразит их.

Чувствует ли он обретенное могущество?

Да. Да.

Жди, говорит эхо.

Ещё, говорит эхо.

Ммммммммммм… — это голос его судьбы, все громче и все сильнее, на самом краю перерождения.

Ци Рех ждет, недвижимо, с раскинутыми в стороны руками, вглядываясь в бесконечную тьму. Его последователи взбираются на холм, числом тридцать один. Вместе с ним, их число тридцать два, священное собрание — восьмеричный путь Хаоса, умноженный волей четырех богов. Это верный сброд, ими можно жертвовать без сожаления, но их также стоит восхвалять за готовность погибнуть. Как и Ци Рех, они облачены в броню и несут оружие, и выделяются силой и статью среди своих собратьев. Они пришли из Ложи Гончего Пса, и потому, живыми или мертвыми, они вознесутся над всеми прочими давинцами.

Ци Рех ступает в тень, и они следуют за ним, вниз по обращенному к горе склону холма. Поверхность равнины покрыта трещинами с острыми краями. Часть паломников идет босиком, и, уже через несколько шагов, они начинают оставлять за собой кровавые следы. Никто не смеет помыслить о том, чтобы зажечь факел, ибо они идут в место, где рождается ночь, не видя дороги. Ци Рех единственный шагает уверенно, держась за путеводную нить предназначения. Его спутники лишены отзвуков-провожатых, и они блуждают во тьме. Они спотыкаются. Они падают. Никто не кричит, но Ци Рех знает, что за его спиной властвует боль и страдание плоти. Под ногами жреца хрустят тела насекомых, целыми потоками выползающих из трещин в стремлении насладиться ранами верующих.

Все так, как и должно быть. Грудь Ци Реха раздувается от гордости, и кажется, что он мог бы доплыть до горы в этой густой тьме, но нет. Он должен идти по равнине вместе со своими последователями и привести их туда, где они смогут сыграть предназначенную им роль. Они вознесены, как и вся Ложа Гончего Пса, но не избраны.

В отличие от него.

Он всегда был избран.

Все эти годы.

Нечто шевелится в безднах его разума, тонкое, как волос, но с жалом скорпиона на кончике. Что это? Ци Рех не может пока ухватить его смысл, но оно растет, становясь сильнее и настойчивее с каждым его шагом в ночи. В час перед рассветом, когда паломники, наконец, достигают подножия горы и начинают нелегкий подъем, нечто распускается подобно цветку. В миг, когда Ци Рех касается священной скалы, жало наносит удар.

Вновь воспоминание. Другое, на этот раз. Более старое и вместе с тем свежее, давно и прочно забытое, стертое из его сознания. Рожденное-возрожденное-возникшее только сейчас, отвечая на прикосновение к камню богов.

В нем Ци Рех ещё ребенок, малыш нескольких лет от роду. Может ли он говорить? Совсем немного. Может ли он понимать? Да. И это важно.

Он внутри шатра. Чьего? Он не знает, поскольку это неважно. Акшуб сидит там, ведьма кажется такой же старой, как и в прошлом воспоминании.

Она всегда была стара.

Ещё двое взрослых рядом, говорят с Акшуб. Почему с ней, а не со старейшим из их собственной ложи? Её присутствие само по себе дает ответ — ведьма так могущественна, что границы между ложами стираются для нее.