Дэн Абнетт - Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том II

Марий Вайросеан и его какофоны наслаждались негармоничным визгом, бьющим из закрепленных на потолке вокс-динамиков. Крики Исствана-V сменила музыка, которую Бекья Кинска сочинила для великолепной «Маравильи», — музыка, усиленная, искаженная и переработанная самим примархом. Этим пронзительным ритмам удалось вызвать в нем реакцию, и Люций на мгновение остановился, чтобы послушать рваные всполохи звука, режущие по ушам. Ожесточенность музыки слегка развлекла его, но закованные в броню какофоны дергались и танцевали, словно марионетки безумного кукольника, и их причудливое звуковое оружие потрескивало и пульсировало, впитывая мощь дьявольских нот.

Стоявший неподвижно Крисандр Кинжальный был хмур сильнее обычного: собрание заставило его покинуть свою комнату ужасов и истязаний. Он облизнул потрескавшиеся губы острым языком, и в голове Люция возник образ ящерицы, изнывающей без воды под ярким солнцем. Кинжалы в плоти голой груди и бедер делали его похожим на владыку техноварваров из времен до Единения. Мантия из бритвенно-острых шипов, рвущих ему спину, только усиливала впечатление.

Сквозь кожу на лице Калимоса были продеты крючки и кольца, соединенные туго натянутыми цепочками, и после каждого произнесенного слова они кололи и ранили его необычными способами. Люций лениво подумал, какие слова могли доставить Калимосу самую сильную боль, и решил никогда не говорить ничего, на что тот мог бы ответить этими словами. Он испытал удовольствие при мысли, что лишит Калимоса желанной муки, но оно исчезло уже через мгновение — такое же мимолетное и преходящее, как большинство подобных глупых развлечений.

Лономия Руэн и Бастарне Абранкс стояли вместе: мастер ядов стал новым объектом кровной любви Абранкса после смерти Гелитона. Доспехи Руэна были украшены кинжалами и шипами, и каждый был смазан каким-нибудь из его замечательных убийственных токсинов. Абранкс был вооружен двумя мечами в подражание Люцию, но даже мысль, что он мог сравниться с Люцием в искусстве владения мечом, была смехотворна. Шрам, который Люций подарил ему в качестве напоминания об этом, теперь скрывала татуировка.

Фулгрим вступил в Гелиополис под фанфары воплей, что издавали ползущие перед ним рабы — этот ковер извивающейся плоти, готовой превратиться в месиво под могучими шагами примарха. Худые как скелеты рабы отталкивали друг друга и царапались, стремясь ощутить на себе убийственный вес, от которого ломались кости и лопались органы, и выли в наслаждении, когда умирали. За примархом следовал Фабий, чудовищный хирургеон пощелкивал, словно живой, а от его вида Люцию захотелось убивать. По бокам от апотекария шли два существа, закутанные в плащи с капюшонами. В одном Люций сразу узнал эльдар-проводника, но второй вызвал интерес. Он обладал массивной фигурой легионера, но двигался неуклюже, как лунатик или калека.

— Сыны мои, — сказал Фулгрим, одним шагом поднимаясь к трону; его спутники в плащах остались у подножия разбитого постамента. — Все, чего я жажду, скоро окажется в наших руках. Мы на шаг приблизились к воплощению моей мечты о Городе Зеркал, где мы узрим отражение Ангела Экстерминатус.

Фулгрим был облачен в пурпурно-золотой доспех, а длинные белые волосы он разделил на ряды до боли тугих косичек, собранных сзади и украшенных на конце серебряным лезвием. С левого плеча спадала лоскутная ротонда из драконьей кожи, сорванной с мертвых Саламандр, а с правого — плащ из черных как ночь перьев. Костяные пластинки — из них когда-то был выложен узор на доспехах Ферруса Мануса — теперь составляли на нагруднике изображение орла с повисшими на сломанных шеях головами.

— Пертурабо со своим легионом присоединился к нам, и его солдаты пойдут на штурм адских врат, дабы привести нас к апофеозу, о котором шепчут в глубинах варпа, — сказал Фулгрим, и воины восхищенно закричали, срывая горло. Фулгрим купался в лучах их обожания, упивался их любовью, снисходительно улыбаясь, но эта снисходительность относилась не к ним.

Примарх поднял руки к голове и коснулся кончиками пальцев кожи под отметинами на висках: одна была от входной раны, вторая осталась после того, как Фабий вытащил иглу из его головы.

— Хотя за помощь моего брата пришлось заплатить, — сказал Фулгрим, победно улыбаясь. — Мне пришлось позволить нашим врагам выстрелить мне в голову, чтобы у него не осталось сомнений. Ах, к каким же грубым ухищрениям мы вынуждены прибегать, чтобы заманивать в свои сети наивных глупцов.

Дети Императора взревели, однако Люций странным образом не чувствовал желания присоединяться к ликованию, словно планы Фулгрима не были важны.

— А когда Пертурабо поймет, что вы ему солгали? Что тогда?

Люций поискал источник голоса и пораженно понял, что источником был он сам.

Слова без его ведома слетели с губ, и пульс волнующе ускорился, словно ему прямо в сердце вкололи дозу адреналина. Он услышал, как окружавшие его легионеры пораженно вздохнули, и едва устоял перед искушением достать мечи. Казалось, слова кто-то вложил ему в голову, и те вырвались по собственной воле.

— Люций, — промурлыкал Фулгрим. — И опять эти ехидные замечания, и опять ты крадешь у меня всеобщее внимание.

— Повелитель, — сказал Люций. — Я не знаю…

— А я возлагал на тебя такие надежды, — сказал Фулгрим, спускаясь по разбитым ступеням постамента.

Люций понимал, что пойти на Фулгрима с мечом — значило умереть, но желание обнажить клинки было почти нестерпимо.

— Я не знаю, почему это произнес, повелитель, — сказал Люций.

— Тихо, Люций, все в порядке. Я знаю, — ответил Фулгрим.

Правда?

— Я знаю о своем легионе все, Люций. Всегда это помни. Забудешь — и последствия будут суровы. Верно, Эйдолон?

Сначала Люцию показалось, что он ослышался. Имя, которое примарх только что произнес, не могло прозвучать. Должно быть, Фулгрим присвоил имя покойного лорда-коммандера кому-то другому.

— Узрите Воскресшего! — воскликнул Фулгрим, скидывая капюшон с закутанного существа, вошедшего вместе с Фабием. По Гелиополису пронесся коллективный вздох изумления, когда глазам предстало изуродованное, с вытянутой челюстью, лицо воина, которого считали павшим от руки самого примарха.

Лорд-коммандер Эйдолон сбросил плащ, представ перед всеми в броне, блестящей и раскрашенной в немыслимые цвета. С его наплечников свисала грубая ткань, нанизанная на шипы проволоки, и тяжелый молот висел на ремнях, перекинутых через грудь. Идеально ровная линия еще не зажившего шва пересекала шею.

Его кожа была цвета старого пергамента, а глаза — черные и стеклянные, мертвые, как у куклы. Он прохромал к Люцию, и безгубая ухмылка сделала неестественно широкий рот еще шире. При виде ходячего мертвеца по коже Люция, охваченного одновременно отвращением и восторгом, побежали мурашки.