Дэн Абнетт - Крестовый поход на миры Саббат: Омнибус

В материальном коконе, окружавшем ее, царила тишина, но он был наименее важной из сред, за которыми она наблюдала. Для машинных чувств манифольд кладбища был столь же полон тихого, деловитого шелеста, как лесная поляна. Огромная антенна на храме-зиккурате трещала, как костер, и сияла, как маяк; на ее фоне промежуточные узлы связи, разбросанные по кладбищу, светили будто фонари, а пункты сигнализации по периметру казались маленькими жаркими свечками.

Сейчас была пересмена, и Адджи наблюдала за активным движением вокруг постов охраны и жилищ надсмотрщиков. Сквозь ворота для рабочих тянулись вереницы людей: бригады демонтажников, волоча ноги, уходили с кладбища, переваливали через гряду и возвращались в тюремный лагерь Миссионарии Галаксиа. Одно за другим приходили подтверждения: заключенные пересчитаны, количество правильное, все потери за день учтены. Горстка скитариев, бродивших по проходам между горами разбитых машин, просигнализировала о переходе на парадигму стрельбы без предупреждения, а часовые на главных воротах сообщили о повышенном уровне бдительности, когда приблизились краулеры с делегацией Адептус.

От этого Адджи снова испытала приступ отвращения. Въедливые, назойливые, ходячие помехи — вот кто они все: лезущая не в свое дело Миссионария, Сестринство, мусороголовые асессоры Администратума. Она слыхала, что они уже начали осаждать альфа-храм, еще только строившийся Механикус на руинах Высокого улья, со своими петициями, запросами и требованиями, как будто им давали право слова, как будто Ашек-II отвоевали ради них. Адджи с некоторой иронией сочувствовала своим коллегам на севере, которым приходилось со всем этим разбираться, но все ее веселье испарилось, пока она смотрела, как вокруг лагеря заключенных, где спали работавшие на кладбище ашекийцы, разрастается поселение Адептус. Эта дрянь не должна была доползти сюда, на юг.

Но вот они проезжают сквозь ворота, во всем официозе — сохрани нас духи Марса! — чтобы увидеть машинного жреца.

Так его называли эти идиоты, неважно, сколько раз Механикус использовали в коммюнике титул «магос-параллакт». Каким-то образом в их головах застряло это название на низком готике, и вытрясти его оттуда было невозможно.

«Ну и пусть развлекают друг друга, — кисло подумала Адджи. — Может быть, обе стороны будут настолько поглощены, что перестанут мешать тем из нас, кто по-настоящему занимается делом. Предстоят еще месяцы, если не годы труда, только чтобы разобрать основные боевые машины, и лишь потом мы займемся Каменными Королями. Пусть болтают обо всем, что им надо обсудить — они и это ходячее сотрясение воздуха, которое приехало на своем летучем надгробии».

К своему же раздражению, она на миг отвлеклась и перевела внимание, чтобы взглянуть сквозь ауспики на «Могильный камень» — гигантский блок механизмов, висящий в собственном далеком облаке манифольда, высоко в небесах. А потом она посмотрела глубже, на еще одну трансмеханическую линию, настолько плотно зашифрованную и гладко обработанную, что она не смогла бы ее взломать и прослушать, даже если бы захотела пойти на подобный риск. Эта линия линия связывала их гостя, Тея, магоса-параллакта, с маленьким неуклюжим сервитором, который таскался за ним почти повсюду. Крошечный манифольд из двух точек, который отражал любой контакт ее собственных систем.

Магос сидел в крохотной уединенной келье, которую ему специально выделили, прямо под вершиной зиккурата. Миниатюрный манифольд, который он делил со своим прислужником, был тихим и неподвижным, лишенным коммуникаций. Так было с тех самых пор, как он спустился с «Могильного камня» на челноке. И лишь Бог Марса знал, чем он занимается. Адджи надеялась, что он готовится к аудиенции с делегацией Адептус. Последнее, что нужно ей и техновидцу Дапрокку — чтобы этот чужак их подвел и еще больше усложнил им работу.

Она поймала себя на этой мысли и попыталась направить ее в другое русло. Ей не хотелось думать, что она настолько уязвима для раздражения и настолько неуважительно относится к рангу, который, в конце концов, выше ее собственного. Она сказала себе, что просто хочет, чтобы работа продолжалась. Чтобы в ней был порядок и контроль. Разве она просит слишком много?

Бросив еще один виртуальный взгляд на маленький замкнутый манифольд в келье магоса, Адджи вздохнула и вернулась к своим обязанностям.

При свете дня пожар выглядел скверно, но по ночам он становился изысканным и ужасающим произведением искусства. Скопления пронзающих небо металлических шпилей, окутанные черной дымкой на фоне белого неба, после захода солнца превращались в башни из слабого, темно-красного света, который становился то ярче, то тусклее, когда ветра разгоняли или сгущали облака дыма. Пузатые купола, теснящиеся у подножий шпилей в собственных венцах из башен, исходили дымом из проломленных боков, пока не наступала ночь, а потом их оранжево-белый огонь озарял иссохшую тундру на километры вокруг.

Каждый свод и выступ города-улья горел по-своему. На одних, чьи внешние оболочки были пробиты и расколоты бомбардировками, выступали вены пульсирующего света, что змеились на фоне черноты — трещины в стенах, за которыми все еще бушевало пекло. В иных местах зияли громадные раскаленные раны. Там, где лэнсы орбитальных кораблей пронзили пустотные щиты улья, вершины куполов превратились в светящиеся жерла вулканов. Словно открытые двери печей, пылали бреши в стенах, где титаны разрушили командный пункт или пробили вход для волн Гвардии.

Масштаб. Захватывающий дух масштаб горения. Опустошающий разум, стирающий мысли масштаб. Пожары дрожали и рябили на останках улья, порождали танцующие и ползущие вверх струи огня, создавали лавины из раскаленного докрасна металла там, где жар наконец сломил сопротивление структуры и обрушил ее куски вниз, туда, где бушевал и ревел огонь. И эти струи были чудовищны, шире, чем плечи титана, а лавины подобны гневу превыше гнева смертных, и каждая из них срывала слои металла, которые когда-то поддерживали в небе жизни тысяч людей, и швыряла их вниз, вниз в красно-оранжево-белую бурю, где каждый язык пламени был настолько велик, что способен был смести с лица земли целый город.

Пески Марса, кто мог бы подобрать слова, увидев это? Был ли хоть где-то в этой галактике послушник Машины, который достиг такой чистоты мышления, что это бы его не тронуло? Люди не созданы для того, чтобы созерцать такое. Вот что сотворила война. Она взяла эти города, где жили миллиарды, и превратила их в ад.

Горящие лестницы в ад.

Тей видел эту фразу, помеченную контекстной ссылкой, когда впервые мысленно обрабатывал данные об Ашеке-II. Он тогда отметил ее и направил в список инфогармонизации третьего порядка, которым вместо него занимался Бочонок. Эта фраза вернулась к нему, когда они вышли из варпа на краю системы. Вернувшись в реальное пространство, он заново завел привычку загружать низкоприоритетную информацию, чтобы она оставалась в его системе, пока органическое тело на несколько часов уходило в активный сон. Магос проснулся рано, пока механическая кора мозга все еще занималась циклом саморемонта. Он сразу оказался в полном, совершенно ясном сознании, под щелчки и жужжание собственных рук, снимающих и проверяющих аугметику ног, и, к своему удивлению, произнес эти слова вслух.