Нора Кейта Джемисин - Наследие. Трилогия (ЛП)

— Для тебя важны твои дети, — сказала я. — Ты боялся, что Датэ сумеет навредить твоему прежнему возлюбленному, Ночному хозяину. Значит, тебе и на него не наплевать. А если бы ты хоть самую чуточку постарался, ты бы, может, и Сумеречную госпожу сумел полюбить… если, конечно, она захотела бы связаться с тобой!

Опять молчание.

— Я думаю, для тебя очень многое имеет значение. Даже больше, чем хотелось бы тебе самому. На самом деле жизнь еще не исчерпала для тебя возможностей…

— Чего ты хочешь от меня, Орри? — спросил Солнышко.

И голос у него был… нет, не холодный. Не безразличный. Просто усталый. Память услужливо подсказала мне услышанное от Хадо: «Они еще более одиноки и несчастны, нежели мы». Повозившись с Солнышком, в это легко было поверить.

Я тряхнула головой и негромко рассмеялась.

— Не знаю, — ответила я. — Я думала, это ты мне скажешь. Ты ведь у нас бог, в конце-то концов, а не я. Если бы я молилась тебе, испрашивая водительства, и тебе вздумалось ответить, что бы ты мне сказал?

— Я бы не ответил.

— Потому что тебе все равно? Или потому, что не знал бы, что сказать?

Снова молчание.

Я положила ножик, встала и обогнула стол. Ощупью я нашла Солнышко, мои пальцы пробежали по его лицу, волосам, шее. Он сидел не двигаясь и ждал продолжения, хотя я чувствовала его внутреннее напряжение. Неужели его тревожила необходимость убить меня?.. Я посчитала такую мысль тщеславной и отбросила ее.

— Расскажи мне, что случилось, — проговорила я. — Что тебя таким сделало? Я хочу понять, Солнышко. Ты знаешь, Сумасброд ведь любил тебя. Он…

Горло неожиданно перехватило, пришлось отвернуться и перевести дух.

— Он не захотел от тебя отрекаться. Думаю, он с удовольствием помог бы тебе. Он просто не знал, как к этому подступиться…

Солнышко продолжал молчать. Я погладила его по щеке:

— Не то чтобы ты должен мне что-то рассказывать. Я своего обещания не нарушу: ты помог мне с побегом, так что теперь можешь избавить этот мир еще от одного демона. Но разве я хотя бы этого не заслужила? Хотя бы малой толики правды?..

Он ничего не ответил. Лицо под моими пальцами было мраморно-неподвижно. Он смотрел прямо перед собой, сквозь меня, куда-то в непостижимую даль. Я ждала, но он так и не заговорил.

Что ж, я вздохнула и потянулась за пустой миской из-под супа. Она была не особенно велика, но еще имелся стакан: в нем прежде было самое вкусное вино, которое я в своей жизни пробовала. Голову кружил легкий хмель, хотя за время сна он почти испарился. Я поставила миску и стакан перед собой и осторожно высвободила из повязки правую руку. Теперь я могла ею пользоваться, хотя мышцы возле плеча еще болели. Все зажило, но память о пережитых страданиях была слишком свежа.

— Подожди, пока я потеряю сознание, а потом давай делай что надо, — сказала я, не будучи, впрочем, уверена, что он вообще обращал на меня внимание. — И будь добр, спусти кровь в уборную. Если сумеешь, не оставляй им ни капельки, чтобы не воспользовались.

И опять — упрямое молчание. Я даже не сердилась на него больше — привыкла.

Вздохнув еще раз, я поднесла нож к запястью — сделать первый надрез.

Стакан вдруг полетел на пол и вдребезги разбился, левое запястье перехватила могучая рука, миг — и меня пронесло через всю комнату. Я ударилась о стену и распласталась по ней, прижатая всем весом его тела.

Он вдавливал меня в стену, тяжко дыша. Я попыталась высвободиться, но он буркнул что-то недовольное и тряс мою руку, пока я не замерла. Я стала ждать, что будет дальше. Руку себе я слегка поцарапала, но и только. Вот показалась капелька крови, подтекла под его ладонь и шлепнулась на пол…

Солнышко согнулся. Медленно-медленно, точно мощное старое дерево на ураганном ветру. Сражаясь за каждый дюйм…

Он клонился к земле, пока его лицо не оказалось вровень с моим, а горячее и хриплое дыхание не защекотало мне ухо. Наверное, это было очень неудобное положение, но он так и замер, терзая себя и крепко удерживая меня, и только тут сумел наконец заговорить.

Впрочем, он не говорил, а шептал — все время, пока длился рассказ.

*

— Они больше не любили меня. Он родился первым. Я явился следом за ним. Благодаря ему я никогда не был одинок. Потом явилась она, и я не возражал, я не возражал, пока она понимала, что он принадлежал и мне тоже. Дело не в том, что мы будто бы не поделили его, понимаешь? Было хорошо, что она с нами, и еще появились дети, много детей, все разные и все — совершенные. Я был счастлив тогда, счастлив, она была с нами, и мы любили ее, он и я, но в его сердце на первом месте был я. Я знал это. И она проявляла к этому уважение. Нет, необходимость делиться никогда меня не тревожила…

Но они менялись, менялись, они все время менялись… Я знал о такой возможности, но прошло уже столько времени, и я сперва не поверил… До моего появления он целую вечность был одинок. Я не понимал… Даже когда мы враждовали, он не переставал обо мне думать. Откуда мне было знать? За все время моего существования этого не случалось, ни единого разу… Даже удаляясь от них, я чувствовал их присутствие и то, что они чувствовали меня. Но потом… потом…

*

Добравшись до этого места, он вновь плотно притянул меня к себе. Его свободная рука, та, что не стискивала моего запястья, сгребла в кулак ткань одежды на моей пояснице. Я была уверена только в том, что это не объятие. Ни любовное, ни дружеское. Скорее, походило на то, как он вцепился в меня после освобождения из Пустоты. Или на то, как я временами стискивала свой посох, когда случалось забрести в незнакомое место и не к кому было обратиться за помощью, если вдруг оступлюсь. Да, вот именно так.

*

— Я не думал, что такое возможно. Было ли это предательством? Неужели я чем-то их оскорбил? Я вообразить не мог, что однажды они начисто забудут меня…

Но они забыли.

Они забыли меня.

Они были вместе, он и она, а я совсем их не чувствовал. Они думали только друг о друге, а мне больше не было места.

Они оставили меня в одиночестве…

*

Я всегда лучше понимала язык тела, чем голос или внешний смысл слов. Так что, когда Солнышко шептал об охватившем его ужасе, о единственном мгновении одиночества после целой вечности любви и дружбы, отнюдь не слова сообщили мне о степени катастрофы, которая постигла из-за этого его душу. Он прижимался ко мне, точно любовник. И поэтому в словах не было нужды.

*

— Я бежал в смертное царство. Лучше уж водиться со смертными, чем не иметь вообще ничего. Я отправился в одну деревню, встретил смертную девушку… Лучше хотя бы такая любовь, чем совсем никакой… Девушка предложила себя, и я взял ее. Она была нужна мне, как ничто и никогда прежде. Я остался у нее. Любовь смертной оказалась как-то… надежней… Родился ребенок, и я не стал его убивать. Я знал, что это демон, запретное существо, я сам установил тот закон, но он тоже оказался мне нужен… Он был… Я и запамятовал, до чего они бывают хороши… Смертная девушка шептала мне на ухо, шептала ночами, когда я слабел. Мои родичи были не правы, они поступили зло, жестоко и недостойно, забыв меня. Если я вернусь к ним, они опять меня предадут. Только она могла по-настоящему любить меня; только она была мне нужна. Мне было необходимо в это поверить, ты понимаешь? Мне нужна была хоть какая-то опора, нечто определенное. Я жил, до ужаса боясь ее смерти. А потом они явились за мной, разыскали меня. Они принесли извинения — извинения! Как после мелкой размолвки!..