Нора Кейта Джемисин - Наследие. Трилогия (ЛП)

Когда я вышел в пушистом халате (дурацкий вид был, наверное), портной обмерил меня, бормоча себе под нос, что одежду надо будет сделать попросторней: пусть прячет мою худобу. Затем настал черед мастерицы по ногтям, башмачника и еще кого-то, кого непонятным образом вызвала Морад, хотя я не приметил, чтобы она пользовалась магией. К тому времени, когда каждый из них сделал свое дело, я валился с ног от усталости, и Морад, спасибо ей, это заметила. Она сразу отпустила мастеровых и тоже направилась к двери.

Я слишком поздно сообразил, что она была невероятно предупредительна. Кто знал, сколько у нее обязанностей во дворце? И сколькими она сегодня пренебрегла ради моего удобства?

– Спасибо, – выпалил я, когда она уже открывала дверь.

Она помедлила и оглянулась с удивлением на лице. А потом улыбнулась такой искренней и щедрой улыбкой, что я сразу понял, что́ нашла в ней Ремат.

Когда она удалилась, я принялся за еду, принесенную слугами. Насытившись, нагишом растянулся на Декиной кровати. Я впервые с удовольствием ждал сна, быть может сулившего мне сны о любви и…

Забвение.

…Я стоял на равнине, напоминавшей беспредельное стеклянное зеркало. Опять зеркала! Я и в царстве Нахадота их видел. Может, за этим крылся какой-то смысл? Надо будет поразмыслить. Как-нибудь позже.

Надо мной выгнулся небесный свод: непрерывно вращающийся цилиндр синевы и облаков, вроде бы нескончаемо просторный и в то же время некоторым образом замкнутый. Слева направо по нему текли облака, хотя свет – источник которого, впрочем, я определить не мог – смещался в противоположном направлении, так что свет и тьма медленно, но неудержимо сменяли друг друга.

Держава богов. Или ее сновидческое проявление. Вернее сказать, приближение. Подобие, которое только и мог родить мой смертный рассудок.

Передо мной, вздымаясь над равниной, высился дворец. Правда, он не стоял, а невозможным образом лежал на боку. Он был весь серебряный и черный, он не вписывался ни в один стиль зодчества смертных, но тем не менее содержал намек на каждый из них. Детали фасада порождали трудноописуемые, бесформенные тени. Не реальность, а сущая кажимость. Внизу же, в зеркале, вместо отражения блистала противоположность этого дворца: белизна и золото, непохожее подобие, куда больше реальности, но меньше воображения. И во всем этом тоже был смысл, впрочем вполне очевидный: господствующий черный дворец, а белый – всего лишь образ. Серебристая поверхность зеркала отражала, уравновешивала и разделяла их. Я раздраженно вздохнул. Неужели я уже стал утомительным приверженцем буквальных смыслов, подобно большинству смертных? Какое унижение.

– Ты боишься? – спросил голос у меня за спиной.

Я вздрогнул и начал поворачиваться.

– Нет! – рявкнул говоривший, и в его голосе звучала такая власть – над реальностью, над моей плотью, – что я немедленно замер. Вот теперь мне и впрямь стало страшно.

– Кто ты? – спросил я.

Голос казался мне незнакомым, но это ничего не значило. У меня насчитывались многие дюжины братьев, и все они могли принимать любой облик по своему выбору. Особенно здесь.

– А почему это так важно?

– Потому что хочу знать, понятное дело!

– Зачем?

Я нахмурился:

– Что вообще за вопросы? Мы же родня! И я хочу знать, кто из моих братьев вознамерился меня до смерти напугать!

И не только вознамерился, но и преуспел. Другое дело, я нипочем бы в этом не сознался.

– Я – не один из твоих братьев.

Я снова нахмурился, не в силах ничего понять. Лишь боги могли посещать державу богов. Он что, лжет? Или я слишком приблизился к смертным и уже не могу сообразить, что он имел в виду?

– Может, мне тебя убить? – осведомился незнакомец.

Я пришел к выводу, что он молод, хотя по большому счету мои суждения никакого значения не имели. А еще он говорил удивительно мягким голосом. Даже когда изрекал свои странные недоугрозы. Рассержен ли он? Похоже на то, хотя уверен я не был. Его голос не нес в себе никакого чувства – как острое холодное лезвие.

– Не знаю. А что, меня нужно убить?

– Я бо́льшую часть жизни прикидывал, как бы это проделать.

– Вот даже как. Похоже, мы с тобой с самого начала крепко рассорились.

Такое иногда случалось. Я долго старался быть правильным старшим братом, навещал после рождения младших родственников, помогая им пережить их первые, самые трудные столетия. С некоторыми я дружил до сих пор. К иным с первого взгляда испытывал лютое отвращение. Бывало и наоборот: кое-кто сразу начинал ненавидеть меня.

– Да, – подтвердил он. – С самого начала.

Я со вздохом сунул руки в карманы.

– Должно быть, это непростое решение, иначе ты уже перешел бы к делу. Не знаю, чем я так тебя рассердил, но одно из двух: либо все не слишком серьезно, либо это было нечто воистину непростительное!

– Вот как?

Я пожал плечами:

– Если все действительно обстояло настолько ужасно, ты бы не трепал языком, рассуждая, убить меня или нет. Если бы я причинил тебе нечто непоправимое, то никакая месть уже не утолила бы твой гнев. В этом случае убивать меня было бы просто бессмысленно. Итак, что из двух?

– Есть и третий вариант. Твои дела непростительны, однако твое убийство все же имеет смысл.

– Интересно! – Хотя речь шла обо мне, я улыбнулся этой головоломке. – И что же это за вариант?

Он ответил:

– Я не просто хочу возмездия. Я его требую, воплощаю, живу им и дышу!

Я моргнул. Шутки в сторону. Если месть являлась его природой, дело приобретало совсем другой оборот. Но я не припоминал родича, числившегося богом мщения.

– Так что я все-таки сделал, чтобы заработать твой гнев? – спросил я, начиная по-настоящему беспокоиться. – И почему ты вообще сомневаешься и спрашиваешь о чем-то? Ты должен лишь следовать своей природе.

– Что, предлагаешь умереть ради меня?

– Нет, демоны тебя забери! Если попытаешься меня убить, я в отместку сделаю то же, потому что в моей природе нет самоубийства. Но я хотя бы понять хочу!

Он вздохнул и переступил с ноги на ногу, и это движение заставило меня посмотреть в зеркало у нас под ногами. Впрочем, без особого толку. Угол отражения был таков, что я видел лишь его ноги и локоть. Только-то и узнал, что он тоже стоял, сунув руки в карманы.

– То, что ты сделал, прощению не подлежит, – сказал он. – И тем не менее я должен это простить, потому что ты действовал по незнанию.

Я нахмурился, окончательно перестав что-либо понимать:

– Каким боком тут мои знания? Вред, нанесенный по незнанию, все равно остается вредом!

– Верно. Но если бы ты знал, что к чему, Сиэй, я сомневаюсь, что ты бы это сделал.

Он назвал меня по имени, и я окончательно смешался, потому что его тон изменился. Холодная броня на миг треснула, и под ней мне померещилось нечто весьма странное. Печаль? Сожаление? Некий намек на приязнь? Но этот бог был мне незнаком. Вот единственное, в чем я был уверен.