Нора Кейта Джемисин - Наследие. Трилогия (ЛП)

– Может, и изменился, – сказала она наконец.

– Он этого не может. Перемены для него – анафема.

Она тряхнула головой. Это упрямство тоже было мне хорошо знакомо.

– Может. Он уже изменился, когда убил Энефу, и я верю, что это был не единственный раз. Он всегда был способен меняться и всегда делал это, пусть даже медленно и неохотно, просто потому, что он – живое существо, а жизни присуще свойство меняться. И это, кстати, не заслуга Энефы: она лишь взяла общие качества, которыми располагали ее братья, и вложила их в богорожденных и смертных, которых создавала.

Я невольно спросил себя, говорила ли она это Итемпасу.

– Только она сделала смертных завершенными, не в пример нам.

Она вновь покачала головой, и мягкие завитки колыхнулись, словно подхваченные ветерком.

– Боги столь же совершенны, как и смертные. Нахадот не весь соткан из мрака. И отец – не такой уж сплошной свет. – Она помолчала, разглядывая меня прищуренными глазами. – Что до тебя, ты не был ребенком со времен юности вселенной. И, если уж на то пошло, Война разразилась отчасти из-за того, что Энефа, хранительница равновесия, сама утратила равновесие. Она возлюбила одного из своих братьев больше, чем второго, и это сломало их всех.

Я напрягся:

– Как смеешь ты в чем-то винить ее? Ты никакого понятия не имеешь о…

– Я знаю то, что он мне рассказал. И то, что почерпнула из книг, легенд и долгих разговоров с богорожденными, которые присутствовали при начале всего этого безобразия, наблюдали со стороны и пытались изобрести способ, как остановить беду. И плакали, понимая, что у них ничего не получится. Ты… Ты был слишком близко, Сиэй, ты шагал по пояс в крови. И ты решил, что во всем был виноват Итемпас, даже не поинтересовавшись почему…

– Он убил мою мать! Какая разница почему?

– Его родичи бросили его. Пусть ненадолго, но одиночество губительно для его природы, и оно ослабило его. А потом Шахар Арамери расправилась с его сыном, и это его окончательно подкосило. Так что в данном случае, как мне кажется, «почему» имеет огромное значение.

Я горько рассмеялся. Меня тошнило от чувства вины и попыток скрыть потрясение. Одиночество? Одиночество?.. Я даже не подозревал, что… Нет. Это все равно не имело значения. Ничто не имело. Не имело права иметь.

– Его смертного сына! С чего бы, во имя Вихря, ему так скорбеть об одном-единственном смертном?

– Потому что он любит своих детей, – сказала она, и я внутренне сжался. Ликуя пристально смотрела на меня, и ее глаза были отчетливо видны в сумраке комнаты. Ни один из нас не позаботился зажечь свет, потому что и отблесков уличных фонарей вполне хватало, чтобы видеть друг друга. – Потому что он прекрасный отец, а хорошие отцы не отворачиваются от своих детей из-за того, что они оказались всего лишь смертными. Или если эти дети их ненавидят.

Я смотрел на нее и чувствовал, что начинаю дрожать.

– Не очень-то он нас любил, когда бился с нами в Войну…

Ликуя сложила пальцы домиком. Наверное, слишком много времени проводила с Ахадом.

– Насколько я поняла, – сказала она, – ваша сторона одерживала верх, пока Шахар Арамери не пустила в ход Камень Земли. Правильно?

– А это здесь при чем, во имя всех преисподних?

– Это ты мне скажи.

И я, делать нечего, мысленно вернулся к худшему дню своей жизни. Шахар не первая использовала Камень. Я ощутил направляющую руку богорожденного, которая метнула испепеляющую силу – это было могущество жизни и самой смерти, – и та чудовищной волной пронеслась по бранным полям земли. Десятки моих братьев и сестер тотчас пали замертво. Я и сам едва не попался. И это было первое знамение перелома в Войне. Еще накануне я ощущал во рту вкус победы. Кто же был тот богорожденный? Наверняка один из близких приверженцев Темпы: у того такие имелись, как и у Нахадота. В любом случае он погиб, пытаясь управлять силой Энефы.

А потом до Камня добралась Шахар, и она не стала мелочиться, уничтожая нас, боженят. Она напала сразу на Нахадота, люто ненавидя его за то, что он отнял у нее Итемпаса. Я помню, как валился мой отец. Я страшно закричал, заплакал и понял, что это была моя вина… Все это была моя вина…

– Он… ему не было нужды… – прошептал я. – Итемпасу. Если уж он так горевал, достаточно было бы…

– Это против его природы. Порядок складывается из причины и следствия, действия и противодействия. Когда на него нападают, он дает сдачи.

Я услышал движение: она поменяла позу, поудобнее устраиваясь в кресле. Именно услышал, потому что смотреть на нее я больше не мог. Эта гладкая темная кожа и слишком зоркие, пристальные глаза… Не вполне человеческая природа Ликуи внешне проявлялась не так явственно, как некогда у Шинды. Она вполне могла бы затеряться среди человечества, ибо ее происхождение не слишком бросалось в глаза, а когда перед тобой чернокожая женщина шести футов ростом, мало кто начнет проверять, нет ли у нее и магической ауры. А еще в ней чувствовалось нечто, побуждавшее меня думать, что она очень даже способна постоять за себя. Чувствовалась Итемпасова выучка! Действие и противодействие. Отец позаботился, чтобы его нынешнее смертное дитя не так-то легко было убить.

Наш отец.

– У Войны было много причин, – тихо проговорила Ликуя. – Безумие Шахар Арамери, горе Итемпаса, ревность Энефы, неблагоразумие Нахадота. Единственного виновника не найти. – Она воинственно вздернула подбородок. – Как бы ты ни убеждал себя в обратном!

Я молчал.

Итемпас никогда не был подобен Нахадоту. Наха выбирал смертных возлюбленных, как цветы на лугу, и так же легко с ними расставался, когда они увядали или когда на глаза ему попадался более занятный цветок. Ну да, конечно, он их на свой лад любил, но постоянство и непреклонность в любви не были ему свойственны.

Что же до Итемпаса… Он не влюблялся легко, но уж если это случалось, то навсегда. Он обратил свой взор на Шахар Арамери, свою верховную жрицу, когда Нахадот и Энефа перестали желать его. То есть нет, они по-прежнему любили его, но друг дружку все же любили чуточку больше. Только для Итемпаса все это выглядело как самая темная преисподняя. Тогда-то Шахар и предложила ему свою любовь, а он принял ее, потому что его разум руководствовался логикой, а любая малость все же лучше, чем совсем ничего. А потом, решившись любить и лелеять ее, он подправил собственные правила в достаточной мере, чтобы подарить ей сына. Он полюбил этого сына и целых десять лет оставался в своей смертной семье. Он вполне был бы счастлив с ними до конца их быстротечных жизней, длящихся всего мгновение ока по сравнению с вечностью богов. Велика важность!

Он оставил их лишь потому, что Наха и Энефа убедили его: этим смертным без него будет лучше, чем с ним. А сделали это Наха с Нефой лишь потому, что кое-кто им солгал.