Джек Лоуренс Чалкер - Четыре властелина бриллианта. Тетралогия (ЛП)

Птицеобразное животное плеснуло в стакан какую-то жидкость из тыквы, привязанной к ремню.

— Выпей, — проскрежетало оно утробным, нечеловеческим голосом. — Тебе сразу станет легче.

Я с большим трудом взял стакан и с помощью существа поднес к губам. Горячий напиток напоминал крепкую фруктовую настойку. Во рту у меня пересохло, и я жадно сделал несколько глотков.

— Ну вот, — удовлетворенно сообщила “птица” своему компаньону, которого я не видел. — Теперь ему хватит сил добраться до старухи.

— Хорошо, — сказал очень знакомый женский голос, но я никак не мог понять, чей именно.

— Зала? — с надеждой прошептал я.

— Забудь о ней, — посоветовал голос, и мы двинулись дальше.

Мысли мои оставались такими же несвязными, хотя боль вскоре утихла. Погруженный в полузабытье, я не мог ни шевельнуться, ни произнести даже слова; окружающее казалось бестелесным и нереальным, как затянувшийся сон.

Когда мы приблизились к какой-то пещере, из темной пасти которой выбивался тусклый мерцающий свет костра, стояла уже глубокая ночь. Неподалеку гремел гром, так что в любой момент нас мог застать проливной харонианский дождь, но меня успели внести в укрытие.

Вход в пещеру оказался очень узким, но сама она была огромна, правда, о ее размерах я могу судить весьма приблизительно. В центре ее горел костер, и дым поднимался прямо вверх; похоже, там имелось вентиляционное отверстие. Если снаружи было просто очень жарко, то внутри — настоящая баня; в другое время я выскочил бы оттуда моментально. Но теперь я покорно потел на носилках, бездумно наблюдая за пляшущими на каменных сводах сполохами.

В пещере сидела очень старая женщина в черном. Дрожащей рукой она протянула к нам изогнутую суковатую палку, показывая, чтобы носилки поставили на пол. Человек-птица повернулся к своему спутнику.

— Порядок, — продребезжал он. — Мы успели, Дарва. Надеюсь, ты довольна?

Дарва! А я почти забыл о ней. С той первой встречи я ее больше не видел, хотя и пытался найти, когда бывал в Тандеркоре. Мне стало немного легче от мысли, что у меня все-таки есть друг, который поможет мне выжить.

Дарва подошла к старухе, и я наконец увидел ее. Она возвышалась как скала над дряблым, но тем не менее человеческим телом:

— Примите мое сердце, прабабушка.

Старуха посмотрела на нее полуслепыми глазами.

— Я рада, что ты жива, — сказала она надтреснутым голосом. Чувствовалось, что у нее богатый жизненный опыт. — Я боялась, что наши потери будут слишком велики.

— Двенадцать человек погибло, — ответила Дарва. — Но враги потеряли не меньше двухсот. Старуха кивнула:

— Отлично. Но теперь они будут жестоко мстить. Вам не скоро удастся перегруппировать свои силы. А что собираешься делать ты?

Дарва тяжело вздохнула:

— Вы же знаете, что Изил погиб и тайна заклятия утеряна.

— Да, знаю, — ответила старуха печально. — Ты навсегда останешься оборотнем. Да и никто из нас уже не сможет возвратиться в Бурже.

— Да. Но мною и раньше двигала только месть, а не преданность кому-то, кого я даже не знаю.

— Значит, ты не присоединишься к остальным в назначенное время?

— Еще не знаю, прабабушка, — неопределенно сказала Дарва.

— А это тот, о ком ты мне говорила? — показала на меня старуха. Дарва кивнула:

— Он был добр ко мне, как никто другой. Он совсем не похож на остальных. Я прошу у вас благословения, праматерь.

Я по-прежнему пребывал в полубессознательном состоянии и мог только пассивно следить за их беседой.

— А он согласен? — поинтересовалась старушка. Дарва повернулась ко мне:

— Неужели вы не видите, что он тяжело ранен? Если бы не я, он умер бы еще двенадцать часов назад. Разве это не дает мне определенные права?

— В соответствии с нашими священными законами — да, — согласилась старица, — но тебя может постигнуть разочарование, особенно если ему придется подчиняться.

— А разве у него есть выбор? — возразила Дарва. — И кроме того, если не он, то кто же? Ради чего мне тогда жить?

Старушка с неожиданной теплотой взглянула на Дарву.

— Да, это серьезная причина, — кивнула она и пристально оглядела меня как хирург перед операцией. — Положение, честно говоря, тяжелое. У него разбит весь череп и наверняка сотрясение мозга…

Дарва подошла ко мне. Она была необыкновенно прекрасна — какой-то странной, фантастической красотой, — и даже ярко-зеленая кожа и темно-зеленые губы и волосы украшали ее еще больше. Я подметил новые черты, внесенные в ее образ уже мертвым мастером, — маленькие остроконечные ушки, легкое подергивание которых было хорошо заметно сквозь пышные волосы, и руки, которые были гораздо грубее, чем мне показалось в первый раз. Острый искривленный рог около полуметра длиной состоял из концентрических колечек, сходящихся у острия.

— Вы сможете его вылечить? — тревожно спросила она.

Старуха часто закивала:

— Да, конечно. Другой на его месте точно бы умер, но у твоего избранника на удивление сильная воля к жизни.

Отличная ВА, мощная ВА, уже течет сквозь него, возрождая тело, и мы должны помочь ей.

— Когда?

— А зачем откладывать? Он спокоен — насколько я понимаю, ему дали ОЗИЗИ; абсолютно правильное решение. Теперь он спокоен, но в сознании. Это хорошо. Старуха отвернулась от Дарвы. — Восстановление мозга — самое сложное дело. Заклинания городского волшебника предохраняют его интеллект от любого внешнего вмешательства.

В принципе я могу дать ему колдовское зелье, хотя… Дарва отрицательно покачала головой:

— Нет, не стоит. С головой у него как раз все в порядке.

— Ну и отлично. И без того хватит проблем с восстановлением поврежденных органов и частей тела, функциональных расстройств и рефлексов, центров равновесия… — Старуха решительно вздохнула. — Ну что ж, приступим.

Я вновь потерял счет времени; старуха монотонно причитала надо мной, а потом долго сидела неподвижно, разглядывая меня, и периодически массируя мне тело и голову. Из леденящего холода меня бросало в жар, я обливался потом, а периодически был даже на грани оргазма: верный признак потери контроля над психикой. В конце концов я провалился в глубокий сон, в котором не было ничего — ни уродливых созданий, ни плотских желаний, ни даже ведьм и колдунов.

Проснулся я по-прежнему очень слабым и сразу же нутром почуял какую-то перемену. Осмотревшись, я увидел, что в пещере, кроме меня, никого нет. Костер догорал, а пробивавшиеся в пещеру лучики света говорили, что уже наступил день. Вроде бы ничего необычного. Волевым усилием прогнав сон, я неожиданно для себя осознал, что, во-первых, нахожусь в стоячем положении, а во-вторых, совершенно не ощущаю привычной жары. Наоборот, я немного зяб, — а ведь в пещере к тому же еще и горел костер.