Кристиан Данн - Силы Хаоса: Омнибус

— Да, — говорю я им. — Сейчас.

Я погружаю в себя меч и ощущаю, как он легко проходит между двумя сердцами. Теплая, обволакивающая боль прогоняет все мысли. Я слышу, как Г'аферн смеется, расширяясь внутри меня и рассекая оба органа одновременно. Кровь моя, черная, как пустота, проливается на каменные плиты. Я лечу вниз. Рев битвы овациями поднимается мне навстречу.

Я падаю. Я падаю во тьму.

Чернота забытья совсем не похожа на непроницаемую пелену, которую я себе представлял. Это лес теней, что отступает передо мной, становится тем реже и светлее, чем глубже я направляю в него сознание. Я прохожу вперед и останавливаюсь. Странно, но я осознаю, что двигаюсь, не чувствуя при этом собственных шагов. Делаю еще один шаг. По-прежнему ничего. Возможно, это нормально. Возможно, мне только предстоит освоить новое тело, дарованное господином. Еще два шага, один за другим. Я двигаюсь медленнее, чем привык. Мне кажется, что я стал тяжелее, неповоротливее. Внутри вспыхивает искра раздражения, но я заставляю мысли направиться в другое русло, не желая, чтобы недовольство омрачило величественный момент моего перерождения. Замерев на мгновение, я представляю убийства, которые меня ждут, души, которые я отниму, истерзанную плоть, которая украсит мое новое тело. Погрузившись в восторженные мечты и страстные ожидания, я оказываюсь застигнут врасплох, когда передо мной вырисовывается чей-то силуэт.

— Вы очнулись, «повелитель».

Я хочу ответить, но удивление лишает речи. Тай'лон, мой кузнец плоти, стоит передо мной, и заклепки его брони все еще покрыты красной землей.

— Ваши ранения были тяжелы, и, должен признать, одного моего мастерства оказалось бы недостаточно, чтобы вас спасти.

Что странное звучит в его голосе, что-то…

Потом я замечаю остальных: апотекария Нарсуна и колдуна Ильмиира. Их лица искажены весельем, сулящим мне проклятье. А в отражении полированной стальной стены за их спинами я вижу себя.

— Вы! — реву я, но голос, что звучит в этот момент, принадлежит не мне. Это какофония из механического шума, наипримитивнейшее подобие речи. Я в ярости бросаюсь вперед, охваченный стремлением убить их. Силовое поле вспыхивает алым и рассыпает искры, когда я врезаюсь в него. Содрогаясь от потрясения, я бью по нему — один раз, второй. По барьеру расходятся волны, но он держится и словно насмехается надо мной, такой прекрасный в простоте своих энергий.

— Что вы наделали? Вы смеете лишать меня заслуженной смерти?

— Ты всегда искал удовольствие только в самых банальных вещах. Не страдай по тому, что мы у тебя отняли. Ибо мы даем тебе куда больше, — губы Тай'лона изгибаются в жестокой улыбке. — Скоро ты испытаешь совершенно новое ощущение. Ощущение, до сих пор не знакомое ни одному из нас… — он поворачивается и указывает на верстак позади себя. — Ужас.

— Г'аферн, — невольно срывается имя оружия с того, что осталось от моих губ.

Он лежит на верстаке, расколотый на части, и руны на клинке больше не светятся. Ильмиир прослеживает за моим взглядом.

— Да, — в золотых глазах колдуна вспыхивает злоба. — Мы ни за что не отняли бы у тебя твое сокровище.

А затем появляется звук — скрежет металла, резкий шепот, терзающий сознание.

— Нет! — кричу я. — Нет!

Трое моих командующих поворачиваются ко мне спиной и выходят из помещения, выключая люминаторы и оставляя меня во тьме наедине с демоном. Я чувствую, как он улыбается.

Разум терзает и жжет все сильнее. Меня охватывает паника, мысли мечутся в голове, сознание начинает распадаться. Я вздрагиваю от отвращения, когда демон смеется и проползает сквозь трещины в моей душе. Он показывает мне, каков будет мой финал.

Дело всей моей жизни пропадет. Я умру несовершеннейшей из смертей. Превратившись в полоумное ничтожество, попав в плен сломленного разума, я не почувствую медленную агонию, когда источник питания начнет угасать. И даже безумную муку сжигаемой дочерна плоти, что ждала бы меня после того, как разрушится эта адамантиевая тюрьма, мне не познать.

Но, каким бы странным это ни казалось, последняя моя здравая мысль радостна. Ведь за мгновение до того, как потерять разум, я хотя бы ощутил всепоглощающую боль ужаса.

Луперкалиос горел. Монумент — грозная крепость, великий мавзолей и главный оплот Шестнадцатого легиона — дрожал в предсмертных судорогах, пронзенный копьями света, выпущенными с небес. Флот потерянных и проклятых явился на Луперкалиос, чтобы стереть ее хозяев с лица галактики. Не меньше сотни кораблей, носящих зловещие имена, кружились над демоническим миром, словно мухи над умирающим зверем. Здесь присутствовали боевые корабли со всех легионов, и пришли они за тем, чтобы взыскать с Сынов Гора старый долг.

Горя, Монумент не переставал давать залпы из оборонительных орудий. Корабли гибли и, охваченные огнем, падали на поверхность. Но несмотря на потери, орбитальная бомбардировка не прекращалась и даже не слабела.

Противники уже начали высадку десантных отрядов, и небольшие корабли лавировали в звездном, задымленном небе, отделявшем их от цели, словно рыбешки в воде. Некоторых задевало копьями света и уничтожало, но многим удавалось добраться до земли. Слишком многим. Монумент падет, и Сыны Гора падут вместе с ним.

— Не отставай, Харук! У нас мало времени.

Главный апотекарий Третьего легион Фабий выступил из дыма; болт-пистолет его ревел, а конечности хирургеона клацали и жужжали. Целеискатель на прозрачном экране шлема бегал напротив глаза, с механической точностью выбирая жертв. Он стрелял, не думая и не колеблясь, несмотря на то, что когда-то сражался бок о бок с нынешними противниками. Да, когда-то они были союзниками. Но теперь стали просто преградами на пути к цели, и обходился он с ними соответственно.

Харук не ответил. Он редко это делал. Пожиратель Миров был без шлема, и на покрытом шрамами и кровью лице застыло пустое, равнодушное выражение, несмотря на то, с каким старанием он атаковал любого, кто слишком близко подходил к Фабию на их пути через коридоры Монумента.

Подняв к лицу залитую кровью руку, он смахнул пару алых капель, случайно попавших на рябую щеку. У него были разные глаза: следствие недостатка в материалах, припомнил Фабий. Впрочем, коль скоро они оба работали, у Харука не было оснований жаловаться. Не то чтобы он стал жаловаться, даже если бы имел такую возможность.

В менее суровые года Харук Контидий был известным апотекарием и психохирургом Двенадцатого легиона. Он участвовал в проекте по вживлению гвоздей мясника в своих братьев-Пожирателей. А теперь стал одним из последователей Прародителя. По мнению Фабия, это было шагом вверх. Мнением Харука по данному поводу он не интересовался.