Кристиан Данн - Силы Хаоса: Омнибус

Ее слова пускали корни в моем сознании, и я хранил молчание. Она явно была нерасположена к дальнейшим размышлениям.

Я пойду, — передала она низким рычанием, встала и крадучись двинулась прочь. Экипаж мостика отшатывался от находящегося среди них огромного волка-демона. Гира не обращала ни на кого из них внимания.

Куда ты идешь?

К Нефертари.

Произнеся эти слова, она ушла, а я глядел ей вслед, будучи никак не меньше чем ошеломлен.

Следующим ко мне подошел Ашур-Кай. Он все еще был сердит.

— Мы взяли пленных, — сказал он, упомянув об этом в силу редкости такого события. Синтагма практически никогда не оставляла ничего живого. — Семерых Детей Императора.

Прежде чем ответить, я некоторое время глядел на него.

— Это было бы полезно, если бы ты предвидел хотя бы тень того, что только что случилось, провидец. Можно было бы избежать изрядной доли смертей и унижения.

— Верно, — в его красных глазах лучилось взвешенное принятие всего случившегося. — И было бы восхитительно, если бы пророчества работали именно так. Ты бы знал об этом обстоятельстве, будь у тебя хоть какой-то талант или уважение. Куда мы теперь направляемся?

— Галлиум.

Его мысли медленно вернулись к степенной, бесстрастной обработке аналитических соображений. В ходе разговора он рассчитывал свои ответы, как когитатор — математические выкладки. Галлиум — это было разумно. Нам предстояло дозаправиться, перевооружиться и провести ремонт.

— А после Галлиума? — нажал он. Я знал, о чем он спрашивает.

Решился ли уже тогда? Был ли намерен прыгнуть в ловушку Саргона и рискнуть всем на краю Лучезарных Миров во имя высшей награды? Честно сказать, не знаю. Обдумывать — не значит сделать. Соблазн — это не решение.

— Дай мне время, — сказал я. — Решу.

Я ощутил его безмолвное подтверждение — но не согласие. Он сдержанной походкой вернулся на свою наблюдательную платформу, одна его рука покоилась на затыльнике убранного в ножны меча.

Я не обладал достаточным терпением, чтобы разбираться с его величественной злостью. Я поднялся с трона, но не для того, чтобы последовать за ним.

Впервые я встретил Леорвина Укриса среди пепла Тизки, за несколько столетий до неудавшегося сбора флота. Пожиратели Миров прибыли на наш растерзанный родной мир, чтобы самолично увидеть, что же сотворили сыны Русса.

Хрустальный город пал, Просперо сгорел, остались лишь мертвые и умирающие. Магнус, первый господин моего Легиона, бежал. Он, а также большинство уцелевших воинов скрылись через варп в свое новое прибежище на Сортиариусе. Колоссальная энергия, высвобожденная подобной манипуляцией, утянула сердце Тизки вместе с ними в финальный судорожный исход. После этого остались только опустошенные внешние районы города, парки и широкие проспекты которых были заполнены миллионами мертвецов.

Я не был среди тех, кто вместе с моими братьями добрался до Сортиариуса. В конечном итоге мне предстояло отправиться туда позднее, после окончания войны на Терре.

На самом же Просперо я не прокладывал себе дорогу к центральной Пирамиде Фотепа, чтобы присоединиться к последнему бою Аримана. Я пробивался по пылающим улицам, и мой путь пролегал к западному краю города. Мне нужно было добраться до Пограничных Зиккуратов и сделать это без братьев, поскольку «Тлалок» ушел вместе с остальным флотом. На его борту находилась Анамнезис, а также те из моих воинов, кто пережил Ересь лишь для того, чтобы погибнуть от бессмысленной Рубрики Аримана. Ашур-Кай командовал «Тлалоком» в мое отсутствие, так что оказался далеко от Просперо, когда планета пала. Я во всех существенных отношениях был один.

И мне не удалось. К этому привели мои раны. Я уже получал обездвиживающие ранения прежде, в океане Варайи, однако тогда это были травмы, которые легко зажили, когда я выбрался из воды. Идея о том, чтобы умереть от них, была скорее шуткой, нежели чем-то вероятным. Это были не удары топоров, булав и снарядов болтеров.

Когда я больше не смог бежать, то, пошатываясь и хромая, продолжал идти к горизонту, где к небу возносились ступенчатые пирамиды. Когда больше не смог стоять, то пополз, а когда уже не смог ползти… не помню. Сознание оставило меня, его забрали трещины в черепе и раны по всему телу.

В какой-то момент среди последовавшего безвременья я помню, как глядел в ночное небо и думал, что звезды могут быть нашим наконец-то пришедшим флотом на орбите. Тьма приходила и отступала тошнотворными волнами — день, ночь, закат, рассвет. В изменениях неба отсутствовала упорядоченность, по крайней мере, ее не могли ухватить мои гаснущие чувства.

Гиры не было, она покинула меня в поисках помощи. Я чувствовал холод. Генетические улучшения, заставлявшие тело компенсировать потерю крови, были перегружены и заторможены. Еще болел живот, но без ощущения времени я не мог знать, что это было — укусы голода, или же затянувшаяся агония истощения.

Помню, как чувствовал, что мои сердца замедляются, сбиваясь с ритма, а одно из них бьется слабее и даже медленнее, чем другое.

— Этот жив, — раздался голос с некоторого расстояния. Это были первые слова, какие я услышал от Леора.

Я думал о той встрече спустя столько лет, пока шел по залам «Тлалока» в поисках Пожирателя Миров и шестерых его уцелевших братьев.

Они устроили себе временное логово в одном из арсеналов корабля. Там уже заставили трудиться рабов с различных палуб. Их оторвали от всех дел, которыми они занимались, чтобы провести обслуживание доспехов и оружия Пожирателей Миров.

Двое воинов сражались на металлических распорных стержнях, вытащенных из стен корабля. Еще один сидел, прислонившись к ящику с боеприпасами, и монотонно бился затылком о железную коробку. В его омываемых болью чувствах я ощущал размеренное, почти как часы, облегчение: боль внутри черепа слабела при каждом ударе головы об ящик. Он посмотрел на меня. Его взгляд не был тем расфокусированным взглядом имбецила, которого я ожидал. Это был измученный, все осознающий взгляд. Я чувствовал в нем злобу. Он ненавидел меня. Ненавидел корабль. Ненавидел то, что оставался жив.

Вокруг Пожирателей Миров двигались тени. Слабые духи страдания и безумия, привлеченные к истерзанным воинам и становящиеся все ближе к рождению.

Леор наполовину снял броню, пользуясь для этого крадеными инструментами. Как было и у закованных в броню крестоносцев самых примитивных культур, чтобы надеть и снять боевую экипировку, требовалось немало времени и помощь обученных рабов. Каждая из пластин механически подгонялась к своему месту и синхронизировалась с теми, что располагались под ней.

— Дай нам арсенальных рабов, — так поприветствовал меня Леор, прежде чем указать на несчастных ничтожеств, «чистящих» элементы его доспеха грязной ветошью. — Эти никчемны.