Кристиан Данн - Силы Хаоса: Омнибус

Но без опоры отрубленные ветви, увы, мало что могли, хотя те, у которых были шипы, врезались достаточно глубоко, чтобы вонзиться в кожу под формой, а некоторые другие растения выделяли едкий сок. Трое или четверо атакующих взвыли от боли — но никто из них не упал, а в их крике звучало ярости не меньше, чем страдания.

Видя, что у солдат возникли такие трудности при попытке подойти к дому, Гицилла осмелела достаточно, чтобы поднять голову, но пожалела о своей поспешности, когда открыли огонь большие пушки в кузовах грузовиков.

Наводчики целились высоко, чтобы не попасть в своих, поэтому не было опасности прямого попадания, но снаряды пробивали зияющие дыры в каменных стенах и раскалывали балки, поддерживавшие крышу. Дом был построен прочно, но все же не был рассчитан на то, чтобы противостоять такой разрушительной силе. Потолок сразу же начал рушиться, и на плечи Гициллы посыпались обломки.

Она присела, закрыв руками голову, чтобы защитить череп. Это было удачно, потому что из такого положения легче было закрыть руками уже заткнутые уши, когда Гавалон ответил на вражеский огонь.

Колдун всего лишь протрубил в рог — но этот рог был заряжен энергией, по-своему куда более мощной, чем вражеские пушки.

Гицилла не смогла бы описать звук, издаваемый рогом, в музыкальных терминах. Она не могла сказать, был он высоким или низким, больше похож на звук трубы или свирели. Если бы ей потребовалось описать, на что это похоже, она могла бы сравнить это только с болью, но даже тогда она не сказала бы определенно, на какую боль это похоже. Возможно, это лишь потому, что у нее просто еще не было достаточно опыта в испытании боли, но ей казалось, что эта боль куда чище, чем все, что могли бы причинить пылающий огонь, вонзившаяся стрела, жестокая головная боль или разрубающий кости клинок.

Имперские солдаты, вероятно, куда больше разбирались в боли, чем Гицилла, но она сомневалась, что и они смогли бы описать это лучше.

Хотя здание продолжало рушиться, Гицилла снова подняла голову, как только убедилась, что артиллеристы на грузовиках прекратили огонь. Она сразу же увидела, что попытка растений задержать атаку была вполне успешной, невзирая на неравенство сил. Ни один солдат не дошел до стены дома, и теперь, очевидно, уже не дойдет. Все солдаты, кроме двоих, ворвавшиеся на ферму, рухнули на землю — или, как минимум, на колени.

Большинство атакующих побросали свое оружие — и ножи, и винтовки — чтобы зажать руками уши, но эта предосторожность оказалась абсолютно тщетной. Нескольких солдат охватили страшные судороги, которые, казалось, вот-вот разорвут их на части. У других лилась пена изо рта, окрашиваясь красным от крови из прокушенных языков.

Стрелки на грузовиках пострадали не так сильно, а их водители еще меньше, благодаря защищавшим их кабинам — но двое солдат на самом дальнем из четырех грузовиков, казалось, остались последними, кто был способен на сознательные действия. Пока наводчик пытался восстановить равновесие, водитель грузовика дал задний ход и начал отъезжать подальше.

Гицилла почувствовала, что Гавалон схватил ее за руку — и своего раба-колдуна тоже — и толкнул их к окну.

— Наружу! Наружу! — закричал он.

Только сейчас Гицилла ощутила, что рог почти парализовал ее и Малдайака — и из-за этой внезапной слабости они оказались в очень опасном положении, потому что дом продолжал рушиться.

Она знала, что должна помочь Гавалону, и, приложив огромные усилия, попыталась заставить свои конечности повиноваться. Если бы ее руки и ноги были такими же худыми и слабыми, как еще пару дней назад, ей было бы трудно выбраться через окно, но сейчас ее конечности были длиннее, и обладали силой, которую ей еще не приходилось испытывать. Она схватилась за подоконник и одним прыжком выскочила в узкое окно, более ловко, чем вообще могла предполагать.

Гавалон рассчитывал, что Малдайак последует за ней. Колдун уже отдавал своему рабу дальнейшие приказания, веля сесть на коня и преследовать грузовик — но эти приказы были бесполезны, потому что Малдайак оказался далеко не таким проворным, как Гицилла. Он попытался выскочить, но явно не мог так же хорошо координировать свои движения, и каким-то образом застрял в окне.

Остатки крыши окончательно обвалились.

Потом рухнула стена, похоронив под собой Малдайака.

Гавалон все еще оставался в доме.

Гицилле пришлось отпрыгнуть, чтобы не попасть под обрушившуюся стену, и прыжок отнес ее на целый десяток футов. Она приземлилась рядом с одним из выведенных из строя солдат, который все еще бился, пытаясь стряхнуть с себя обвивавшие его растения. Гицилла подобрала оброненный им нож — острый клинок более двух футов длиной — и перерезала ему горло.

Он продолжал биться, но уже не мог причинить вреда. Растения жадно пили его кровь.

Гицилла больше не смотрела на него, глядя на то место, где Гавалон Великий исчез под грудой развалин.

Простой смертный, вероятно, был бы убит, или, по крайней мере, лишился бы сознания, но Гавалон не был простым смертным. Он поднялся из руин, расшвыряв кирпичи и куски цемента во все стороны, больше разозленный, чем испуганный — но не утратив свою способность к холодному расчету, и не забыв, что он находится посреди боя.

Его первым побуждением, как показалось Гицилле, было вытащить Малдайака из развалин, чтобы раб смог выполнить его приказ, но Гавалону понадобилась лишь пара секунд, чтобы понять, что Малдайак оказался в куда худшем положении, чем он сам.

Раб-колдун был жив, но сломал как минимум одну ногу и одну руку. Он был бесполезен.

Взгляд Гавалона вопросительно остановился на Гицилле.

— Я догоню их! — сказала она, когда поняла, чего он ждет. — Я убью их!

Она была изумлена собственными словами. Как она могла исполнить свое обещание?

Гавалон сразу же согласно кивнул, казалось, нисколько не сомневаясь в ее способности догнать грузовик и убить его пассажиров.

— Тот, который на открытой платформе в кузове, не будет слишком опасен, — сказал он. — Но другой может… Будь осторожна, прошу тебя. Иди! Иди!

Гицилла повернулась. Не задавая себе вопросов о необходимости стоявшей перед ней задачи или ее выполнимости, она побежала — и только перейдя на бег, поняла, что Гавалон, должно быть, знал о ее новых способностях лучше, чем она сама. Она оглянулась — не столько чтобы увидеть, что делает Гавалон, сколько чтобы узнать, что стало с Дафаном.

Ее сердце дрогнуло, когда она увидела, что лошадь Дафана лежит на земле, но потом она заметила, что Дафан на ногах и вооружен трофейным ружьем. Как и она, он сражался с врагом. Он совсем не вырос с тех пор, как Нимиан коснулся его, и, казалось, никак не изменился, но все же в бою оказался на высоте.