Стив Паркер - Сражения Космического Десанта

Прежде чем я отправлюсь в путь к Серафану и опять закрою этот личный журнал, напоследок скажу. Старший библиарий Хиалхи был мудрейшим из Астральных Рыцарей, и, не сомневаюсь, в одном касающемся К’тан вопросе он не ошибался.

Мы найдем Иггра’нью.

Лорд-инквизитор Куилвен Райе

Не переведено.

Не переведено.

Не переведено.

Не переведено.

Не переведено.

Не переведено.

Не переведено.

Пригнув голову и держа болтер на отлете, он вприпрыжку несется по земле, изломанной войной, длившейся на протяжении жизни целого поколения смертных.

Он бежит так быстро, что это кажется невозможным, становится серо-стальным размытым пятном на песках пустыни; броня стонет от напряжения сервоприводов, доведенных до предела волей охотника, облаченного в доспех. Он — облако пыли, мстительный джинн, выпущенный на поджаренную солнцем пустошь.

Мир вокруг него воет от ярости, огонь раскалывает небеса, дрожат и колышутся янтарные облака. Каждый шаг воина — нарушение границы, внесение чужеродного вещества на измученную почву.

Эта планета ненавидит его. Она ненавидит его броню, выкованную в мире беспощадных морозов. Она ненавидит резные угловатые руны на его наплечниках, покрытые чернью и забитые пылью, от которой здесь страдает всё и вся. Она ненавидит одиночество воина, ведь Армагеддон — планета бессчетных армий, легионов, растягивающихся от одного иссеченного молниями горизонта до другого. И, пока он бежит, мир вокруг пытается замедлить его, лишить дыхания и схватить, не отпуская.

Он питается этой ненавистью и смеется, поднимая взгляд к небесам, светящимся янтарем. Чувствуя спиной жестокий жар, воин рычит, требуя ещё. У западного края пустыни мелькают кроваво-красные искры, и громыхание зарождающейся бури волнует пыль.

Сейчас он тяжело дышит, слюна становится тягучей. Воин бежит уже несколько часов, поддерживая ритм с того момента, как транспортник доставил его в глубокую пустыню. Впереди жмется к земле скалистая гряда, торчащая из песков, словно кость; остроконечная, вздымающаяся волнами, она возвышается над окружающими равнинами. Этот хребет в две сотни метров высотой, зазубренный и высушенный, исчерчен руслами ручьев, по которым никогда больше не потечёт вода.

Повысив разрешение смотровых устройств шлема, он оглядывает плоскую вершину, увенчанную чахлым кустарником. Гряда — цель воина, крепость, цитадель, естественный бастион из голых камней и отшлифованных ветром колонн, стоящий посреди запекшегося участка пустыни. Яростный ксеноскот разобьется об эти скалы, словно волна пролитой крови, и, пенясь, отхлынет назад, в жаждущую землю. Воин намерен позаботиться об этом.

Он скалится и дышит часто, словно пёс, слыша преследователей-чужаков. Учуяв его след, враги покинули ямы и башни вдоль берега реки, в километре к востоку. Сейчас воин представляет их себе — ревущих, топающих, взбешенных. Ксеносы придут, пронесшись по пескам, отчаянно желая сразить его, переломать хребет и втоптать безжизненное тело в алую грязь.

Боевой дух воина поет от подобных мыслей; он чувствует, как топор колотится по бедру, гневно требуя выхватить себя.

Ещё рано. Пусть сначала чужаки настигнут его, столпятся вокруг и, плюясь в лицо, зарычат распахнутыми клыкастыми пастями.

Воин несется вперед, продолжая бежать — но, хоть за ним и гонятся, он не убегает от ксеносов. Он никогда в жизни не убегал ни от одного врага.

Сзади стелется пыль, завиваясь подобно полам плаща. Небеса пылают, и воздух дрожит от жара.

Приближается вершина гряды, и на мгновение кажется, что это каирн [22] Искусственное сооружение в виде груды камней, часто конической формы; могло отмечать место захоронения и/или служить памятником павшим. на одном из пиков Асахейма.

— Как там его зовут?

У Хольта фол Вергиона, командира полка, скверная память на имена. Он держит в уме множество информации и с идеальной точностью отдает приказы на развёртывание, но имена живых и мертвых ускользают от него — ведь их было так много.

Хольту без промедления отвечает комиссар Ферд Нагро, смотрящий в объектив магнокуляров дальнего действия.

— Свейн, — говорит офицер с вечно недовольным выражением лица. — Он назвал себя Свейном Последним-из-Восьми.

Вергион хмыкает в ответ; его узкий подбородок уже покрыт потом, а ведь не прошло и часа после рассвета, сиявшего красным огнём. Полковник чувствует, как поднимается пыль, проникая, профильтровываясь, проползая во все мелкие щёлки.

— Что это значит?

— Его отделение погибло, — объясняет Нагро, опустив магнокуляры. — Он — выживший воин.

— И потери в отряде не восполнят?

— Нет, — комиссар произносит это с мрачным одобрением.

Повсюду вокруг них выхлопные трубы подкармливают ядовитое месиво атмосферы Армагеддона. Колонны «Химер», покачиваясь, тянутся сквозь пыль, оставляя за собой копоть и длинные следы траков. Над головой проносится звено «Валькирий», летящих на низкой высоте; скошенные крылья штурмовиков увешаны оружием. Ряды бойцов в горчично-желтых мундирах, обмотав дыхательные маски мокрыми тряпками, устало бредут сквозь облака пыли к оставшимся бронетранспортерам, которые снова повезут их на бесплодные, отмеченные смертью поля сражений между городами-ульями.

Командование полка, опередив собственный авангард, разместилось на покрытой кустарником возвышенности, чтобы проследить за окончанием сбора. Сейчас 172-й хорошо справляется за счёт опыта — полк перебрасывают с места на место уже семь месяцев, и сложно вспомнить, когда солдаты последний раз спали на чем-то неподвижном.

На середине склона стоит «Саламандра» Нагро с работающим вхолостую мотором, чуть выше находится сверхтяжелый командный «Красс» Вергиона. Ротные командиры уже заняли позиции во главе построений: Каллак ведет фланкирующие отделения «Тауросов» и ударных мотоциклов; Вервис, Гельт, Целиф и Льём — основные мотопехотные батальоны; Егеррен и Горги — колонны «Леманов Руссов», «Адских гончих» и немногих уцелевших «Виверн». Бронетехника и САУ идут без приданных частей, хоть и пострадали во время перехода из Ахерона на оспариваемые территории.

Глядя на комиссара, Хольт с некоторым удовлетворением замечает, что тот, кажется, доволен темпом сбора. Нагро не охвачен бешеной яростью, не брызжет слюной и не тащит своих коллег из Комиссариата в передние ряды, чтобы устроить бойцам выволочку за медлительность. Редкий случай, Ферд словно бы обрел согласие с духом полка.