Стив Паркер - Сражения Космического Десанта

Щит отобрал у него это. Конечно, у Асавана все еще оставались воспоминания. Но с каждым годом они все больше тускнели, словно само присутствие Щита заставляло их блекнуть.

Не то чтобы Щит обладал каким-то определенным цветом. Нет, цвета у него не было. И не то чтобы он как-то особенно подавлял. Нет, такого тоже не было.

Б о льшую часть времени он даже не был виден, и в лучшие времена он даже не был там .

И все же в некотором смысле он был всегда. И подавлял. И всегда был там . Он обесцвечивал небо. Его существование выдавало резкое электрическое шипение в воздухе. Статическое электричество потрескивало между пальцами и металлическими поверхностями. Спустя какое-то время начинали болеть зубы. Это раздражало сильнее всего.

Раздражало осознание того, что Щит может быть включен в любой момент. Даже чужие небеса не доставляли удовольствия, и все это из-за Щита. Он уничтожал истинное наслаждение от созерцания небес. Даже будучи дезактивированным, Щит всегда угрожал внезапно появиться и без предупреждения отрезать Тортеллия от всего остального мира.

В моменты битвы Щит был скорее красивым, чем угрожающим. Он рябил, словно об него разбивались волны, и все цвета радуги проносились по небу, переливаясь, как в луже масляной краски под ливнем. Запах Щита после попаданий был смесью озона и меди, и если кто-нибудь отваживался постоять в это время на укреплениях монастыря, то спустя какое-то время от этого запаха начинала кружиться голова. В такие минуты Тортеллий считал обязательным оказаться вне пределов монастыря, но вовсе не из-за будоражащих эффектов насыщенного электричеством Щита — он находил мрачное удовольствие в выходе за пределы темницы, вернее, в избавлении от страха ожидания невидимого гнета.

Иногда Асаван даже задавался вопросом — а может, он смотрел в тайной надежде, что Щит падет? Если так случится… тогда что? Неужели он действительно хотел подобного? Нет. Нет, конечно нет.

Глядя на раскинувшийся внизу город, Тортеллий обдумывал все, что касалось ксеносов. Зеленокожие были грязными и жестокими тварями, их интеллект обычно описывали как рудиментарный, а если точнее, то звериный.

Могущественный «Герольд Шторма», инструмент божественной воли Бога-Императора, остановился. Тортеллий заметил это только потому, что смолкла громоподобная поступь гиганта.

Монастырь, бывший частью собора из шпилей и укреплений, украшавших мощные плечи титана, оставался безмолвным. Асаван слышал, как внизу, в пятидесяти метрах, в ноге титана стреляли турели, истребляя ксеносов. Исключением были орудия на куполах — покрытых гранитными горгульями и высеченными из камня образами подобных ангелам примархов, благословенных павших сынов Бога-Императора, — они только готовились открыть огонь.

Тортеллий провел пальцами по редеющим волосам (проклятие, причиной которого он считал неприятные электростатические заряды Щита) и вызвал свой сервочереп. Тот поплыл вдоль укреплений к хозяину, миниатюрные суспензоры позволяли ему парить в воздухе. Сам по себе череп был человеческим, отшлифованным до приятной гладкости. После отделения от трупа его изменили, добавив имплантированные камеры и активируемый голосовой командой инфопланшет для записывания проповедей.

— Привет, Тарвон, — произнес Тортеллий. Череп когда-то принадлежал Тарвону Ушану, его любимому слуге. Какая замечательная судьба — даже после смерти служить Экклезиархии. Сколь же счастливым должен быть дух Тарвона в вечном свете Золотого Трона!

Череп-зонд ничего не ответил. Гравитационные суспензоры жужжали, пока он балансировал в воздухе.

— Записывай, — велел Тортеллий.

Череп испустил мелодичный звук в знак согласия, когда встроенный в его расширенный лоб инфопланшет — не больше человеческой ладони — замерцал.

Ветерок, проникавший сквозь Щит, был слишком слабым, чтобы охладить покрытое потом лицо Тортеллия. Солнце Армагеддона не могло сравниться со звездой, озарявшей экваториальный Джирриан, но и от него было достаточно жарко и душно. Тортеллий вытер темный лоб надушенным платком.

«В этот первый день осады улья Хельсрич захватчики вторглись в город в невероятном, невиданном ранее количестве. Нет, постой. Командное слово „пауза“. Удали „невиданном ранее“. Замени на „несметном“. Командное слово „далее“. Небо заволокло облаками грязного дыма, выбрасываемого промышленностью планеты, залпов зенитных орудий оборонных систем улья и дыма пожаров, терзающих далекие районы, уже захваченные врагом.

Я верю, что хоть несколько хроник этой войны сохранятся и попадут в имперские архивы. Сейчас я делаю эти записи не из тщеславного желания возвысить и увековечить свое имя, а для того, чтобы описать каждую деталь священного кровопролития этого масштабного Крестового Похода».

Здесь он помедлил. Тортеллий искал слова, и когда покусывал нижнюю губу, раздумывая над драматичным описанием, монастырь под его ногами вновь вздрогнул.

Титан снова задвигался.

«Герольд Шторма» шел через город, не встречая сопротивления.

Три вражеские машины — развалюхи-шагатели, называемые ксеносами гаргантами, — уже погибли от его орудий. В своей прозрачной тюрьме, заполненной жидкостью, Зарха чувствовала, как культя начала пульсировать тупой горячей болью.

«Когда-то, — подумала она с угрюмой усмешкой, — у меня были руки».

Следующие слова она произнесла уже не про себя.

Аннигилятор перегревается.

— Аннигилятор перегревается.

— Понял, мой принцепс, — отозвался Кансомир. Он дернулся на троне, получая данные о состоянии оружия напрямую от систем в сердце титана. — Подтверждено. Отсеки с третьего по шестнадцатый демонстрируют рост температуры и давления.

Зарха повернулась в молочном саркофаге, интуитивно чувствуя титана лучше любого на борту: люди нуждались в показаниях на мониторах или в медлительных проводных соединениях. Она смотрела, как Кансомир опять дернулся, чувствуя, как пульсируют через его разум приказы, посредством одной только силы воли достигая когнитивных рецепторов в центре титана.

— Поток хладагента, интенсивность умеренная, — сказал он. — Начнется через восемь секунд.

Зарха вытянула правую руку, чувствуя боль в несуществующих пальцах.

— Выпуск хладагента, — сказал ближайший адепт, склонившийся над вмонтированной в стену контрольной панелью.

Немедленно пришло блаженное облегчение, словно обожженную солнцем руку опустили в ведерко со льдом. Зарха отключила прием света фоторецепторами, погрузившись в приятную тьму, струившуюся через ее руку.

Спасибо, Валиан.

— Спасибо, Валиан.