Дэн Абнетт - Ересь Хоруса: Омнибус. Том I

Из Дворца ежедневно отправлялось невероятное количество информации, отчего астропаты Города Зрения сгорали намного быстрее, чем прежде. Капитаны Черных Кораблей, стараясь восполнить потери, все шире раскидывали свои сети в поисках псайкеров, но война лишала их возможности охотиться в самых многообещающих системах.

Новые астропаты появлялись каждую неделю, но потребности Империума намного превышали их возможности.

И тем не менее в составе свежего пополнения астропатов имелась одна личность, которую Григора считал помехой.

Он категорически возражал против возвращения Кая Зулана в Башню Шепотов, настаивая на его водворении в Пустой горе, но хормейстер проигнорировал его доводы. В решении о репатриации Зулана Григора усмотрел влияние Сарашины, и потому встретил ее по возвращении с очередной встречи с эмиссарами Сигиллита. В походке женщины отчетливо виднелась усталость, но ее состояние нисколько не беспокоило Григору.

— Итак, твой ученик возвращается к нам? — спросил он, даже не стараясь скрыть своей язвительности.

Она обернулась, и Григора заметил мгновенно подавленную вспышку раздражения.

— Не сейчас, Эвандер, — откликнулась Сарашина. — Дай мне хотя бы войти в башню, прежде чем набрасываться с упреками.

— Это срочный вопрос.

Она вздохнула.

— Кай Зулан. Да, он прибудет на этой неделе.

— Надеюсь, ты сознаешь, что Дом Кастана просто избавляется от него, чтобы сохранить лицо перед Тринадцатым легионом. Если ты не сумеешь его восстановить, вина падет не на них, а на нас.

— Мне не придется его восстанавливать, потому что он не сломан, — ответила тогда Сарашина, торопливо шагая к башне. — В нашем деле каждый рано или поздно ощущает потерю и получает травмы.

Григора покачал головой.

— У Зулана нечто иное. Космодесантники должны были всадить болт в затылок и ему, и девчонке, как только их обнаружили. Вердучина это понимает, как понимает и хормейстер. Но только не ты. Почему?

— Кай самый сильный телепат из всех, кого мне довелось тренировать, — ответила Сарашина. — Он и сам не знает, насколько силен.

— Но что они увидели и услышали?

— Нечто более ужасное, чем ты или я можем себе представить, но они выжили, и я не могу их за это осуждать. Я уверена, что у Астартес имелись причины сохранить им жизнь, и я узнаю, что это за причина.

— Оракулы не нашли ничего, что подтверждало бы твое мнение, — заметил Григора. — В противном случае я бы об этом узнал.

— Даже ты не в состоянии оценить все вероятности, Эвандер.

— Верно, но я вижу больше, чем ты. Достаточно много, чтобы понять, что Зулан не должен здесь оставаться.

— Что тебе известно? — спросила Сарашина. — Что такого отыскали твои гнусные падальщики, чтобы так говорить?

— Ничего конкретного, — признал Григора. — Но в отголосках каждого видения, которые мы анализируем, имеются темные течения, скрытые образы без формы и сущности. Они непонятны мне, и ничего похожего нет ни в одной из моих онейрокритик [197] «Онейрокритика » — толкователь снов в пяти книгах, созданный в античной Греции. .

— А ты заглядывал в «Алкера Мунди»?

— Конечно, но даже в коллекции Юна я не могу найти никаких толкований, кроме текстов вульгарных фантазеров эпохи, предшествующей Единству: демоны, боги и тому подобное.

— Тебе бы следовало знать, что не стоит доверять видениям тех, кто верил в колдовские и божественные силы. Ты меня удивляешь, Эвандер.

На этом их разговор закончился, и, несмотря на все возражения Григоры, хормейстер позволил Каю Зулану вернуться в Город Зрения. Григора неожиданно для себя обнаружил, что его союзником оказался Максим Головко, что делало ситуацию почти анекдотической.

После сеанса связи Абира Ибн Халдана с Десятым легионом поток психического излучения в зале значительно усилился, и Григора прогнал мысли о Кае Зулане. Известие от главной флотилии Ферруса Мануса, помчавшейся к Исстваану за удовлетворением личной мести, вызвало целый сноп посланий от Рогала Дорна, в которых он призывал брата к осторожности и строгому выполнению приказов. Вот только неизвестно, обратит ли кто-нибудь на них внимание. Григора широкими взмахами рук и точными движениями пальцев начал процесс психического исследования, надеясь, что увидит очередной фрагмент картины, преследующей его вот уже больше ста лет.

Григора сидел на перекрестке Империума, где сходились и пересекались линии связи. Отсюда поступали приказы о движении, отзыве и перегруппировке флотилий. В стенах Дворца решались судьбы десятков тысяч миров, и все послания проходили через Город Зрения. Задача криптэстезианцев состояла в том, чтобы отфильтровать огромное количество психического мусора, остающегося после сеансов связи. Мало кто получал удовольствие от этого занятия, но Эвандер Григора сделал его делом всей своей жизни.

Телепаты всех миров Империума направляли свои мысли к Терре уже почти два столетия, и каждое послание рано или поздно поступало в этот зал. Известия о войнах, об утраченных ветвях человечества, о героях и трусах, о верности и предательстве и вдобавок еще о миллионах банальных вещей.

Вот уже больше ста лет Эвандер просеивал психические излучения миллионов астропатов, и в обрывках передаваемых сообщений находил скрытые признаки зла, алчности и подстрекательства к мятежу. Он видел все худшие черты людей, читал мрачные, мелочные, оскорбительные и злокозненные намеки, скрытые во всем, что они говорили, сами того не сознавая.

И в клубке бесчисленных сообщений, проходящих через Город Зрения, Эвандер Григора стал просматривать некий замысел. Год за годом он изучал Поток, отыскивая едва уловимые признаки намечающейся схемы, и с каждой обнаруженной мельчайшей деталью убеждался в ее непревзойденной сложности. Завуалированные намеки обнаруживались едва в одном послании из сотни, потом из тысячи и десятка тысяч. И каждый раз истинное содержание скрывалось под тайным кодом или очевидной глупостью, таилось в подтексте, настолько незаметно, что его не улавливали даже передающие послание.

Спустя несколько десятков лет стало ясно, что в Империуме существует секрет, известный лишь разрозненной группе безумцев, не подозревающих о существовании друг друга. Но они продолжали запускать в варп свои отчаянные послания в тщетной надежде, что их предостережение будет услышано.

Эти послания сплетались в песню, пробивающуюся сквозь какофонию множества голосов.

Григора еще не расшифровал содержание этой песни, но уже пришел к одному неопровержимому выводу.

Она с каждым днем становится громче.

Встающее солнце принесло свет, но не избавление от холода. Дальние вершины гор резали глаза своей белизной, но их сияние почти не касалось крыш Города Просителей. Тысячи людей, собранные в ограниченном пространстве, выделяли достаточно тепла, чтобы предотвратить образование снежного покрова, но холод все равно пробирал до костей. Роксанна плотнее запахнула свое одеяние и, дрожа, толкнула дверь храма, обитую листами стали. От пронзительного скрипа невольно сжались зубы, а потом дверь так же громко захлопнулась, и Роксанна оказалась в гулком зале, где господствовала скорбь.