Дэн Абнетт - Ересь Хоруса: Омнибус. Том I

Кай покачал головой, и Григора посмотрел куда-то вдаль.

— Сначала Головко выстрелил в голову Сарашины, — рассказал Григора. — Хоть я и недолюбливал ее, она такого не заслужила. Быть застреленной, как обычный преступник.

— Она мертва?

— Ты что, не слышал, что я сказал? Черный Часовой выстрелил ей в голову. После этого никто не остается в живых, Зулан.

— Ты не ответил на мой первый вопрос, — сказал Кай, чье и без того невеликое терпение сильно истощала головная боль.

— Ради безопасности. Твоей и моей.

— Я не понимаю.

— Конечно, — согласился Григора. — И, полагаю, уже никогда не поймешь.

— Что все это значит? — сердито воскликнул Кай.

— Это значит, что я был прав, утверждая, что от тебя одни неприятности.

Чьи-то руки обхватили Кая сзади и подняли на ноги. У него совершенно не было сил, и онемевшие ноги подогнулись, не выдерживая веса тела. Все мускулы болели, а кожа горела, как будто после ожога электрическим разрядом. Удерживающие Кая руки без усилий предотвратили его падение.

На полу перед Каем появилось продолговатое пятно темноты — его тень, а по обе стороны протянулись две другие тени, но длиннее и шире его собственной. Кай повернул голову, желая увидеть, что за гиганты его держат, и от этого зрелища у него перехватило дыхание.

На воинах сияли золотые доспехи, кольчуга отличалась необычайно плотным плетением, килты состояли из прочной кожи и полированной стали. Резные пряжки в виде разящих молний удерживали на плечах воинов алые плащи. Оба были в шлемах, и у одного шлем венчался кроваво-красным султаном в виде конского хвоста, а у второго нащечные пластины имитировали распахнутые крылья.

В руке, свободной от Кая, воины держали высокие алебарды с рукоятью цвета слоновой кости и лезвием длиной с руку, а под лезвием к древку крепилось мощное огнестрельное оружие. На пластинах брони у каждого виднелась гравировка, строчки извивались вокруг наголенников, шли по краю нагрудников, под наплечниками вплоть до самого горжета.

— Легио Кустодес… — выдохнул Кай.

Он слышал, что за срок сильно удлиненной жизни кустодиям присваивались все новые имена, и, если это было правдой, эти воины были долгожителями даже среди своих собратьев. Они стояли абсолютно неподвижно, как золотые статуи, по слухам охранявшие подземные пирамиды в пустынях Судафрика, но Кай подозревал, что они могут двигаться со скоростью мысли.

— Кай Зулан, — произнес золотой гигант с серебряными крыльями на шлеме.

— Да, — откликнулся Кай, неожиданно успокоившись при виде грозных воинов.

— Меня зовут Сатурналий Принцепс Карфагена Инвикт Крон Ишайя Кхолам, и по имперскому закону ты переходишь под мою опеку. Если ты попытаешься сбежать или проявить хоть малую толику своих астропатических способностей, ты будешь немедленно уничтожен без санкции высшей власти. Тебе что-то непонятно в моих словах?

— Простите, что?

Гигант слегка наклонился вперед, и Каю показалось, что красные линзы его шлема немного сузились. Он даже склонил голову набок, и Каю стало интересно, какие мысли возникли в мозгу кустодия. А Сатурналий поверх его головы посмотрел на Григору.

— Он стал идиотом? — спросил кустодий.

— Нет, — ответил Григора. — Я уверен, он просто растерян.

Его слова, казалось, озадачили кустодия.

— Мне кажется, я выразился достаточно ясно.

— И тем не менее, — настаивал Григора. — Вы позволите мне?..

Сатурналий кивнул и выпрямился.

— Я не понимаю, что происходит, — сказал Кай. — Куда они меня забирают? Я не сделал ничего плохого.

— К тебе прикоснулась Сарашина, а она была сильным телепатом. И даже если она не стала одержимой, она все же действовала как проводник для существ варпа высшего порядка, воспользовавшихся ее даром оракула. Что бы через нее ни прошло, теперь это сокрыто в тебе, и мы намерены выяснить, что это было.

— Мы? Кто это — мы?

На его вопрос ответил Сатурналий.

— Чтецы мыслей Легио Кустодес, — сказал Сатурналий. — Ты будешь доставлен в подземелье Императорского Дворца, и все содержимое твоей головы будет выпотрошено специалистами, которые могут добыть информацию из любой головы.

— Постойте! — воскликнул Кай, обернувшись к Григоре. — Не позволяй им меня забирать! Я ничего не сделал!

Но его крики не были услышаны, и криптэстезианец просто смотрел, как кустодий надвинул на виски Кая медный обруч.

— Нет! Что это? — закричал Кай.

Он получил ответ на этот вопрос секунду спустя, когда услышал негромкое жужжание и нервная система отключилась, оставив его послушной игрушкой в руках кустодия.

— Не надо! — хныкал Кай. — Пожалуйста, я прошу вас. Я ничего не знаю. Она ничего мне не передавала, клянусь. Вы напрасно тратите время. Это ошибка!

— Легио Кустодес не совершает ошибок, — произнес Сатурналий.

— Григора! — завопил Кай. — Пожалуйста, помоги мне. Я тебя умоляю!

Криптэстезианец ничего не ответил, и Кая поволокли из зала мысли к стальной повозке, навстречу дознавателям, вооруженным скальпелями, дрелями, пилами для трепанации черепа и активными нейропсихическими пробниками.

Знаете ли вы, что значит быть слепым?

Не лишиться зрения или погрузиться в ночную темноту, а быть истинно слепым, утратившим само понятие зрения. Они думали, что сделали меня именно таким, когда лишили контакта с Великим Океаном, но подобная концепция говорит об ограниченности их мышления и свидетельствует о незнании истинной природы варпа.

Каковы бы ни были намерения моих тюремщиков, он повсюду вокруг меня, но мне доставляет удовольствие позволять им думать, что их демпфирующие обручи и стены с пси-резистивными кристаллами меня уязвили. Я ощутил катаклизм, сопровождавший появление моего генетического предка в подземелье Дворца, и до сих пор чувствую разрушительные последствия, охватившие весь земной шар. Я прикоснулся к разуму Алого Короля и познал причину его отчаянного поступка.

Хотя я Атенеец, мне не чуждо предвидение Корвидов и тщеславие Павонидов. И я не отвергаю жестокое искусство Рапторов и Пирридов, хотя их вульгарные методы порой раздражают меня. Свободный адепт Тысячи Сынов способен на многое и является более опасным противником, чем представляет себе кто-либо из здешних обитателей.

Но вводить врага в заблуждение относительно своей истинной силы весьма полезно.

Я слышу мысли своих плененных собратьев: сдерживаемый гнев Ашубхи и лихорадочную ярость его брата-близнеца. Угрюмая мрачность Джитии в небольших дозах даже забавна, как и вздорные диатрибы, сочиняемые Аргентом Кироном. Эти обличительные речи никто не услышит, но его желание оформить свое негодование в слова не знает границ.