Джеймс Сваллоу - Кровавые Ангелы: Омнибус

И на мгновение, он захотел так поступить. Было так просто ее выпустить, открыть врата злобы. Позволить пламени расти и ширится, пока оно не поглотит его.

Он жаждал вступить в бой.

Но я взглянул в пропасть и мое будущее не там.

Рафен поднял голову и подчеркнуто отбросил пистолет в сторону. Затем, взмахом кисти откинул в песок свой боевой нож, куда тот воткнулся по самую крестовину.

— Ты хочешь моего гнева, моей ярости? — Рафен покачал головой. — Я не покажу ее тебе, Асторат. Я не позволю тебе успокоить себя ложью, что ты прервал мою жизнь, спасая меня от генного проклятья. Если хочешь прикончить меня, тебе придется это сделать хладнокровно.

Он упал на одно колено и встал в позу кающегося, склонил голову, перекрестив руки в знаке аквилы. Рафен взглянул на землю, теряясь в мириардах красных песчинок.

Сангвиний, я доверяюсь тебе, как всегда поступал. Моя судьба в твоих руках.

Поначалу было тихо, затем появился свист рассекаемого воздуха, когда топор стал падать к обнаженной шее. Рафен не закрыл глаза. Он желал смотреть, до самого конца.

Лезвие топора опускалось медленно и по покалыванию кожи, Рафен ощутил неимоверно острую режущую кромку, которая остановилась там. Линия обжигающего холода, где были рассечены нервы, затем горячая боль пролившейся крови — все это от одного простого прикосновение Топора Палача.

Тень мелькнула на красном песке, и после долгой паузы Рафен осмелился поднять глаза. Он остался один.

У Рафена ушел час или около того, чтоб дойти до стен Регио, и за все время он не увидел ни одной живой души. Рана на задней поверхности шеи начала затягиваться, пока клетки Ларрамана делали свою работу, но острая боль говорила ему о том, что с этого дня у него там останется шрам, безупречная линия поврежденной плоти ниже черепа.

Начался рассвет, когда стража заметила его появление в пустыне, и у Врат Скитальца его встречал брат Криксос.

— Рафен! — Его изучали ничего не выражающие линзы шлема технодесантника. — Мы боялись, что ты погиб из-за несчастного случая с платформой!

— Несчастного случая, — повторил Рафен, — да.

— Как ты выжил?

— Старая сеть туннелей, влагонакопительный колодец… — Он сделал паузу, обдумывая, что сказать дальше. — Меня направили.

— Хвала Богу-Императору и Сангвинию, — ответил Криксос, — Примарх наблюдает за нами.

Он сделал паузу, оглядываясь по сторонам.

— Корабль старшего капеллана, катер… Он все еще здесь?

— "Судьба"? — Криксос кивнул, — Купол ангара открывали, когда я ушел к воротам.

Он взглянул вверх.

— Он готовился взлететь…

Рафен уже несся по железной спиральной лестнице, которая вела к посадочным платформам.

Он взбежал на диск элеватора, когда двигатели катера с низким мурлыканьем завелись. Выхлопные трубы снизу фюзеляжа пыхтели пламенем и его окатила горячая вонь сожженного прометия. "Судьба" затряслась, когда тон двигателя сменился, повышаясь, с каждой секундой мощность росла. Рафен поднял руку, чтоб защитить глаза, ища вдоль бортов люки, признаки жизни в фонаре кабины, но, как и темный корпус, все окна катера были окрашены в черно-красный.

— Асторат! — Крикнул он, но его голос потонул в шуме.

Затем рану на шее закололо, и он развернулся.

Спаситель Потерянных стоял перед Рафеном, крылья цвета ночи поднимались из-за его спины. Лезвие его топора все еще было подернуто темно-красным.

— Немного тех, кого коснулось это орудие, и кто остался в живых, чтоб рассказать об этом.

Старший капеллан посмотрел на него серьезно, повышая голос, чтоб его можно было услышать.

— Но мне никогда не приходилось сожалеть о тех моментах, когда я отвел свой окончательный удар.

— Я знаю, что Черная Ярость и Красная Жажда находятся внутри меня, — слова лились из уст Рафена, — Они часть всех нас. Когда, и вернется ли ярость ко мне, я не знаю.

— Вернется, — сказал Асторат, и снова в его голосе послышалась печаль, — она всегда возвращается.

— Но я не сдамся. Я клянусь именем примарха.

Старший капеллан молча прошел мимо него к катеру, и из под корабля опустилась встречающая его рампа. Асторат остановился у изножья трапа и обухом топора указал на Рафена.

— Ты не такой как я ожидал, брат. Так что живи. Пока что.

Он зачехлил оружие.

— Но знай. После того что случилось на Сабиене, за тобой присматривают. И если ты дашь мне повод, когда мы снова встретимся, я не остановлю свою руку.

Двигатели "Судьбы" завыли, Рафен отошел назад, когда люк катера запечатался. С ревом крылатое судно устремилось в небеса, оставив Кровавого Ангела наблюдать как оно уменьшается до темного, отдаленного пятнышка. Он ощутил приближение Криксоса.

— Если ты готов, то меня проинформировали, что транспортник очищен для обратного пути из Регио, — технодесантник взглянул вверх, изучая небеса, — буря уже миновала.

— Разве? — Спросил Рафен, глядя куда-то вдаль.

НЕКОТОРЫЕ вещи умирают не сразу.

Люди. Демоны. Целые миры. Иногда борьба обескровливает их, и все же они не гибнут. Они двигаются, будто все еще живы. Перемещаются, не понимая, что все уже кончено. Такие вещи — в некотором роде трупы. Пепельные и бледные, с тяжелым запахом распада.

Такой вещью был Эритен. Планета стихийной урбанизации, слишком далекая от основных торговых маршрутов Империума, чтобы считаться миром-ульем, она процветала по собственным ограниченным меркам. Но восстание положило всему этому конец.

Люди были слабы, эти стенания повторялись во всей галактике. Они были слабы и позволили заразить их общество. И теперь пожинали плоды, медленно умирая в руинах городов которые породили. Умирали, но уже были мертвы.

Рафен задержался под арками богато украшенного атриума, это был вход в разрушенный общественный кинема-зал. Осколки стекла кучами лежали вокруг билетного киоска и почерневших от пламени стоек. Разбитые стенды с рекламой пикто-драм и старой кинохроникой мерцали в темноте. Как и везде в городе, развалины покрывал тонкий слой похожей на пудру серовато-коричневой пыли. Мельчайшая пыль была повсюду, вздымалась над улицами, клубилась в небе, делая льющийся с неба голубой свет тусклым и слабым. Пыль оставляла в горле неприятный привкус, напоминающий костяную муку.

Мерцающие огненные всполохи затанцевали за отрытыми дверями, ведущими в глубины пикто-театра. Туркио вышел из темноты с огнеметом в аугметическом кулаке, запальник на дуле спокойно шипел. Десантник шел не скрываясь, выражение его напряженного лица было жестким и тяжелым. Взгляд Рафена рассеяно скользнул по покаянному клейму, выжженному лазером над правым глазом Туркио, и шрамам оставшимся на месте удаленных наградных штифтов. Другие люди, чтобы утаить позор, возможно, предпочли бы носить глухие, скрывающие лица шлемы. Но не брат Туркио. Он носил клеймо смело, как знак доблести.