Джеймс Сваллоу - Кровавые Ангелы: Омнибус

Рафен выпрямился, уцепившись за толстые канаты, пережидая, когда мост перестанет раскачиваться. Он бегом преодолел оставшуюся часть пути и по низкому пандусу скатился в заброшенный блокгауз на другой стороне моста. Там он осмотрелся.

Нигде не было видно ни малейших следов присутствия второго бегуна — его соперника? — но распахнутый люк в дальнем конце бункера недвусмысленно намекал, куда двигаться дальше. Астартес двинулся и услышал щелчки и треск смазанного металла. Щекой он ощутил внезапный порыв ветра и инстинктивно пригнулся. Странный шест, увенчанный целым букетом вращающихся лезвий, резко ударил и рассек воздух там, где он только что стоял. Он развернулся, подныривая под второе орудие, а затем из узких щелей в каменной стене выдвинулось третье — несколько вращающихся клинков. Ножи рубанули рядом, вспороли его грязную тунику, он отклонился в сторону прежде, чем они смогли коснуться тела. Длинные струи пламени вырвались из сокрытых в стенах сопел, угрожая поджарить его до корочки.

Он увидел, что пол, на котором он стоит, сплошь покрыт мелкими отверстиями, как шумовка, выполненная из темного металла и лоснящаяся от смазки. Под ним проходила канава, забитая сгустками застоявшейся жидкости, коричневым жирным осадком; широкая борозда для стока крови. Поблизости он заметил изъеденные коррозией валы и остатки конвейерного механизма; бункер, судя по всему, был еще одной частью перерабатывающего комплекса, где добывали рыбий жир и разделывали дневной улов. Здесь еще сильнее чувствовалась вонь горючих химикалий, от нее было кисло во рту.

Рафен тщательно прицелился и резко ударил молотом по лезвиям, согнув и застопорив их; механизм, приводивший их в движение, сломался; шестеренки внутри выскочили из окислившихся пазов. Он пробивал себе путь к выходу, оскальзываясь на гладком полу, и добрался до дальнего люка. За ним начинался коридор с рядом огромных безостановочно вращающихся барабанов. Он бежал, сгибаясь в три погибели, перепрыгивая от одной стены к другой, скорость его движений не позволяла ему угодить в крутящиеся жернова. Используя молот как альпеншток, он зацепился за край выходного отверстия, и, подтянувшись, выбрался наружу.

Вопли и рев толпы встретили его, когда он выбрался с противоположной стороны блокгауза. Сработанная на скорую руку наклонная площадка под крутым углом вела ко второй подъемной платформе; на ней стоял стол.

Рафен рискнул бросить быстрый взгляд вправо. Фигура в капюшоне, опережая его, уже стремительно неслась по параллельной рампе. Кровавый Ангел отбросил тяжелый молот и кинулся вперед, его мышцы и синяки отозвались болью, но он преодолел последние несколько метров наверх. Он чувствовал, как паразит извивается внутри его грудной клетки, растревоженный частыми ударами сердца.

Кровь стучала в ушах, когда Рафен догнал своего конкурента и перегнал его. Его обмотанные тряпками ноги громко стучали по платформе, когда он в последнем усилии взобрался наверх; там, на низком столике, он увидел разбросанные тяжелые стальные детали, которые были так же знакомы ему, как отражение собственного лица в зеркале. Ствольная коробка, дуло, боевая пружина, магазин. Перед ним лежали разрозненные части потерявшего цвет от времени, явно давно не знавшего настоящего ухода болт-пистолета системы Годвина, а рядом торчал из обоймы единственный оставшийся в ней патрон. Следуя отточенному до автоматизма рефлексу, он потянулся к разобранному оружию, не выпуская из виду своего оппонента, который делал то же самое напротив него. Сростки внизу снова замолотили кулаками по панцирям — на этот раз совсем уж неистово; забег вступил в завершающую стадию.

Руки Рафена быстро, осторожно и точно собирали пистолет, безупречно подогнанные детали присоединялись одна к другой, движения следовали в раз и навсегда затверженной последовательности; наконец, щелкнув, встал на место магазин. Он проделывал это так много раз, что действовал, почти не думая; пальцы, повинуясь моторной памяти, сами выполнили всю работу.

Рафен знал, что его соперник в капюшоне закончил свою смертельную работу почти одновременно с ним. Болтерные заряды скользнули в казенники, затворные рамы были неподвижны, курки — взведены, в точности повторяя положение друг друга; они медленно приблизились к провалу, разделявшему две параллельные платформы, держа друг друга на мушке.

Вот как заканчивалось состязание: убийством — для быстрейшего. И гибелью — для того, кто оказался недостаточно проворным. От быстрого движения капюшон свалился с головы противника, и Рафен увидел знакомое угрюмое лицо и глаза, наблюдавшие за ним сквозь щель прицела.

— Тарик?

"НЕЙМОС" поднимался из темных бездонных глубин, нос субмарины смотрел вверх, словно следуя за бледным отблеском слабого дневного света, который проникал в верхние слои океана Дайники.

Судно замедлило ход, прокладывая курс параллельно морскому дну, заваленному обломками, оставшимися после кораблекрушений, проходя над останками затопленных траулеров и костями китов, мертвых уже давно — погибших из-за нехватки корма или убитых тиранидскими кархародонами. А за кормой корабля, с каждой секундой сокращая дистанцию, следовала стая кракенов — их вел голод и объединяющая их инстинктивная, почти на уровне биохимии, ненависть, горящая в крови этих ксеносов.

Каждая система на борту "Неймоса", которую можно было выключить, была отключена и глубоко внутри творения Механикус группа воинов вооружалась, творя ритуалы сражения, отсчитывая секунды до встречи с врагом.

РАФЕН медлил, его палец застыл на спусковом крючке. С такого расстояния Астартес не мог бы промахнуться.

Орел Обреченности сузил глаза, но не открывал огонь. Его пальцы мучительно и неловко охватывали рукоять пистолета. Далеко под ними сростки вопили, требуя смерти, злясь за то, что их лишают обещанного кровопролития.

— Давай, — попросил Тарик, его слова разнеслись по кратеру, — убей меня! У меня ничего не осталось… Я проклят, обо мне забыли! Стреляй, Кровавый Ангел! Прояви милосердие… Давай же!

— Нет… — начал Рафен, пистолет дрогнул в его руке.

— Если не выстрелишь, тогда я убью тебя! — со злобой выплюнул Тарик, — Мне нечего терять!

Внизу кричала, потом начала что-то монотонно скандировать, этот шум, был громким, как рокот штормовых волн, бьющих в прибрежные скалы. Рафен, стараясь не обращать на них внимания, покачал головой:

— Я не могу, родич. В этом нет чести…

— Чести? — в ответ заорал Тарик. — У нас ее отняли, или ты не видишь? Я что, должен умолять пристрелить меня? Мы в аду, Кровавый Ангел! И никто не придет нам на помощь.

Он ударил себя по груди, внутри которой свернулся его паразит: