Дэн Абнетт - Ересь Хоруса: Омнибус. Том II

— С-сэр?

— Никто не должен видеть, что мы спасители, Глаиварзель. Императору мы нужны как воины, как воплощения смерти. Быть чем-то меньшим значит подвергнуть опасности крестовый поход и мой легион. Ты понимаешь?

Летописец медленно кивнул и отдал пиктер фаэрийскому дисциплинарному надзирателю, слушавшему беседу.

— Я разрешаю тебе прийти и поговорить со мной, когда эта война закончится. Я расскажу тебе о свой жизни и пришествии отца. Будет ли это достаточным возмещением потери снимков?

Глаиварзель кивнул, затем поклонился. Не каждый день итераторы теряют дар речи. Когда летописец ушёл, Вулкан вновь повернулся к Нумеону.

— Я видел страх. На Ноктюрне, когда земля раскалывалась, а небо плакало огненными слезами. Это был настоящий страх, — он взглянул на медленно уходящих аборигенов. — Я должен замечать страдание, — лицо примарха посуровело. — Но как мне чувствовать сострадание к тем, чьи тяготы не сравнить с перенесёнными моим народом?

— Я не с Ноктюрна, — Нумеон был в замешательстве и хотел бы сказать что-то лучшее.

Вулкан отвернулся от исчезающих людей. Сорвавшийся с губ вздох мог быть проявлением сожаления.

— Знаю… Скажи мне тогда, Нумеон, как мы освободим этот мир и обеспечим его покорность, если забудем о чувствах братских легионов?

Грубый и воинственный голос комментировал мелькающие гололитические образы континента. Пятна жёсткой травы и колючих растений были рассыпаны по пустынной земле. Блеск зловещего солнца над головой раскаляли песок добела. Над дюнами возвышались монументы и купола из жжёного кирпича. Скопление зданий окружало тяжёлый менгир, стоявший в естественной впадине. Здесь мелькающее изображение остановилось и приблизилось. Поверхность менгира покрывали плавные и внешне чуждые руны. Слабо мерцающие кристаллы, подобные огромным овальным рубинам, были установлены через ровные интервалы и связаны петляющими узлами, которые исходили из центральных рун и переплетались в них.

— Чужаки черпают психическую силу из этих узлов.

Изображение моргнуло и сменилось голограммой Десятого примарха.

Феррус Манус — металлический великан, облачённый в чёрный как смоль силовой доспех. Его родина, Медуза, была стылой пустошью и эхом ей были леденящее серебро лишённых зрачков глаз и холодная как ледник словно ободранная ножом кожа. Брат Вулкана стоял без шлема и вызывающе демонстрировал потрёпанное войной лицо с коротко остриженными чёрными волосами. Феррус был постоянно разожжённой топкой, его гнев быстро разгорался и медленно угасал. Также его звали "Горгоном", по слухам из-за того, что стальной взор примарха мог превращать в камень. Более вероятным объяснением была тёзка планеты и связь с терранской легендой древних Микен.

— Наши авгуры засекли наличие трёх точек пересечения на поверхности Один-Пять-Четыре Четыре — в пустыне, на ледяных равнинах и в джунглях…

— Брат, мы знаем о своей задаче. Не нужно нам напоминать, — перебил его низкий и глухой голос.

Второй примарх пришёл на военный совет и встал рядом с Феррусом Манусом, хотя они и находились на расстоянии многих лиг на противоположных концах планеты. Странно было видеть, что одного окутала арктическая метель, а другого омывает свет жаркого солнца.

Мортарион из Гвардии Смерти — высокий и худой, но даже через гололит его присутствие неоспоримо.

— Что я хочу знать, так это почему мы трое покоряем этот мир, почему три легиона направлены на один экспедиционный флот — что делает его достойным нашего внимания?

Облик самозваного Повелителя Смерти был мрачен. Худые, почти костлявые черты лица напоминали о мифическом образе из знаний древних. Жнеце душ, сборщике умерших, все люди боялись, что в ночи их заберёт существо в погребальном плаще — сером и эфемерном как последний вздох. Мортарион был всем этим и даже большим.

Повелители Ночи использовали страх как оружие, но он был воплощением страха.

Пепельная безволосая кожа виднелась за решёткой, скрывающей нижнюю половину черепа. Облако испарений едкими миазмами окружало кожу — пойманный воздух смертельного Барбаруса исходил из уголков зловещих доспехов. Тело скрывала сверкающая медь и неприкрытая сталь. Большинство деталей скрывал текучий серый плащ, словно дымом обволакивающий угловатые плечи Мортариона, но нагруднике был ясно виден безжалостный череп. Ядовитые курильницы свисали с огромного тела словно связки гранат. Они несли болезнетворный воздух родного мира примарха, как и доспехи.

Вулкан наклонился, чтобы зачерпнуть горсть земли. Протянув её другим примархам, он позволил мягкому суглинку утечь сквозь пальцы.

— Земля, — просто сказал Вулкан. — Здесь под поверхностью пласты ценной руды и бесчисленные драгоценные камни. Я чувствую это в воздухе и под ногами. Если мы приведём Один-Пять-Четыре Четыре к покорности быстро, то сможем её сохранить. Затяжная война значительно уменьшит потенциальное геологическое достояние. Вот почему, брат.

Заговорил Феррус с явным раздражением в голосе.

— И поэтому узлы должны быть захвачены одновременно и по моему приказу.

Усталый хриплый вздох сорвался с губ Повелителя Смерти.

— Это напрасная трата времени на позёрство. Четырнадцатый должен захватить больше земли, чем другие легионы, — Мортарион отстегнул лицевую решётку, чтобы ухмыльнуться Горгону. Улыбка вышла одновременно безрадостной и зловещей, так похожей на мертвенный оскал черепа. — И к тому же я и Вулкан знаем, кто командует. Феррус, нет нужды бояться, что тебя подсидят.

Братское соперничество существовало между всеми примархами. Оно было естественным следствием их общих генетических корней, но Железные Руки и Гвардия Смерти чувствовали его сильнее других. Каждый гордился стойкостью легиона, но если один полагался на сталь и машины в превозмогании слабости, то другой предпочитал более природный и биологический подход. И пока достоинства обоих не были испытаны друг против друга.

Феррус скрестил на груди серебристые, двигавшиеся словно ртуть руки, но не купился на очевидную наживу.

— Брат, твоя задача слишком сложна? А я-то думал что уроженцы Барбаруса крепче.

— Брат, легион оставляет на своём пути смерть! Приди на ледяные поля и сам увидь, как нужно воевать, — Мортарион прищурился и крепче сжал огромную косу.

Неспособный больше остужать раскалённое сердце Манус перебил его.

— Мортарион, мне уже известно о твоих бесчинствах. Мы должны оставить часть мира невредимым, чтобы он был полезен. Ты и твои присные могут и процветать в токсичной пустоши, но на это неспособны поселенцы, которые последуют за нами.

— Мои присные? Продвижение твоего легиона столь же медленно и увечно, как обожаемые вами машины. Что с пустыней, она захвачена?