Дэн Абнетт - Ересь Хоруса: Омнибус. Том II

— Постройка их «мест для собраний» могла послужить причиной? — поинтересовался Даррас, заметив почти готовую вторую ложу на холмике перед другой ямой.

— Нет, — исключил капитан. — Если бы грунт был неустойчивым, мы бы это определили. Думаю, то, что вызвало оседание — симптом, а не причина наших проблем.

Прервавшись, Аттик наклонил голову вбок и выслушал вокс-передачу.

— Новости от госпожи Эрефрен, — сказал он, повернувшись к сержантам. — Сегодня ночью она выдержала собственную битву, и атака продолжается. Её способность читать течения варпа подорвана.

Затем капитан посмотрел в яму.

— Нас должно заботить не оседание, — подчеркнул Аттик, показывая на нечто, открывшееся в провале, — а вот это.

Под ложей колонистов обнаружилась гигантская каменная структура, и холмик оказался всего лишь вершиной её приземистого купола. По виду, строение было создано из того же материала, что и монолит в эпицентре аномалии. Однако, в колонне оставалась некая двойственность, она казалась одновременно естественной и искусственной, в то время как открывшаяся структура определенно не возникла сама по себе. Больше того, видимая часть циклопического строения обладала тревожащим совершенством — Гальба не видел ни швов, ни следов раствора, всё как будто говорило о том, что здание вырубили из цельной чёрной скалы. Словно целый утёс плавно принял нужную форму, а затем прошедшие тысячелетия постепенно погребли его под землей.

Точно такая же структура виднелась и во втором провале.

— Если подобное скрыто под двумя из холмов… — начал Антон.

— Да, — подхватил Аттик, медленно поворачиваясь кругом, — увидим ли мы то же самое под остальными?

Последовав примеру капитана, Гальба только сейчас заметил, как точно расположены возвышенности. Мысленно соединив их диагоналями, воин понял, что линии пересекаются в центре плато.

— Почему в двух других местах оседания не произошло? — задался вопросом Антон. — Только там, где колонисты возвели свои здания.

— Здесь должна быть связь, — заявил Даррас, — просто мы ещё не видим её.

— Если так, то мы найдем эту связь, — пообещал Аттик. — Важно, что наш враг начал проявлять себя, и поэтому стал уязвим для контратаки.

— Что вы имеете в виду? — нахмурился Гальба.

Капитан указал на ксено-структуру.

— Это построили не ящеры. Значит, перед нами прямое свидетельство присутствия на Пифосе разумной жизни, — он повернулся к Антону. — Не призраки же всё соорудили.

Гальба не дал себя в обиду.

— Сколько времени потребуется природе, чтобы похоронить нечто подобное? Как можно быть уверенным, что раса, создавшая это, по-прежнему существует?

— Факт их возвращения доказывает это. Кого ещё мог бы заинтересовать Пифос? Впрочем, меня мало заботит природа врага, не считая той информации, что поможет его уничтожить. Помехи, мешающие госпоже Эрефрен, срывают дальнейшие операции, и нам дорого обходятся психические атаки противника.

— Какие будут распоряжения? — спросил Даррас.

Аттик прошелся по краю провала.

— Откроем правду, — сказал он. — Спустимся в самое сердце лжи.

Работы оказалось больше, чем когда бы то ни было, и всё делалось в спешке. Капитан отдал приказ полностью обнажить подземную структуру, и на плато перевезли всех колонистов, а также сервов, не занятых в обслуживании базы. Им отдали простую команду: «копать».

Каншелл делал, что ему говорили. Оборудования не хватало, «Веритас феррум» был оснащен для уничтожения, а не колонизации, а те инструменты, что беженцам удалось спасти из зоны посадки и пронести через резню, устроенную ящерами, оказались такими же изношенными и залатанными, как и сам флот. Они составляли большинство из имевшихся орудий, но ни о каких землеройных машинах и речи не было — только лопаты и кирки, зачастую собранные из обломков кораблей. Раскопки обещали стать грандиозными, а с такими инструментами — практически невыполнимыми. Однако, имелась воля к действию и рабочие руки, а колонисты с радостью помогали сервам. Половина новоприбывших продолжала возводить стену и сдерживать кровожадных хищников — на какое-то время атаки ящеров стали редкими, и их отражали без труда. Остальные присоединились к слугам легиона в атаке на грунт у основания холмов.

Йерун больше не надеялся, что усталость поможет уснуть, он знал, что ночь принесет крики, и мог только надеяться, что вопить будет кто-то другой. Впрочем, Каншелл радовался работе, помогавшей отвлечься в течение дня, и даже представлял, что его труд имеет значение. Из вокс-рожков, вещавших по всей длине и ширине плато, разносились заверения Аттика в том, что Железные Руки перенесут войну на территорию врага. Каншелл хотел верить капитану, но, чем больше он копал, чем больше появлялось на свет, тем быстрее слабела уверенность серва.

Прежде всего, из-за того, как быстро продвигалась работа. Земля как будто с радостью раскрывала свои секреты, пока Йерун, вместе с десятками других рабочих, брал приступом края второй ямы. С каждым ударом грунт осыпался во тьму, щебень и комья стучали по поверхности чёрной структуры. Шло время, и она всё более открывалась свету, становясь при этом ещё загадочнее. Масштаб строения становился отчетливее, и Каншелл задумывался, не охватывает ли оно всё плато. Тем временем Аттик направил несколько отрядов на раскопки в точке, равноудаленной от всех четырех холмов, но пока что их усилия увенчались созданием глубокой дыры в земле.

Уверенность серва слабела и по вине загадочности, окружающей структуру. Выступая на свет, постройка просто насмехалась над здравым смыслом — её фасад казался бунтом изукрашенных скульптур, не отображавших ничего реального. Искаженные линии и выпуклости обработанного камня образовывали абстрактные символы жуткого величия, и, когда Йерун вглядывался в резьбу, то видел мощь, застывшую в скале, и скалу, готовую взорваться мощью. Долго смотреть не получалось, от образов начинала болеть голова, и они пытались выдавить серву глаза. Нестерпимо зудела кожа, словно слезающая с костей, а когда Каншелл отводил взгляд, начинались новые муки. Боковым зрением Йерун постоянно замечал движение, змеиные извивы, зовущие к себе. Разумеется, когда серв оборачивался, то всё замирало — но эта неподвижность была насмешкой и ложью. С каждым разом Каншелл всё сильнее страшился, что теперь-то камень шевельнется и мгновенно погубит его.

Работая, колонисты продолжали петь. Они так же всецело отдавались раскопкам, как и возведению стены, превращая труд в акт богослужения. Никто не выказывал страха, и Йерун по-чёрному завидовал им, видя на лицах других сервов отражение собственных ужасов. Их взгляды точно так же метались по сторонам, и все слуги легиона выглядели бледными и взвинченными из-за недостатка сна. Внешняя энергичность подпитывалась отчаянием, но некоторые, хоть и испуганные, казались более уверенными в себе. Эти люди обладали неким глубинным запасом сил, и Каншелл видел в них нечто необычное, нечто, роднившее их с колонистами.