Питер Фехервари - Ксеноугроза: Омнибус

— Вперёд! Вперёд! — закричал я, но способные сражаться круты уже мчались к ка’ташунцам. Я вскочил и выбежал на поляну. Теперь я видел, что под посадочной платформой укрылись четыре отряда. Один из них обслуживал тяжёлое орудие, и круты мчались прямо к нему. Они взмыли в воздух, сжимая обеими руками над головой ружья, а затем обрушились на гуэ’ла, каждым взмахом круша черепа и ломая руки. Остальные три отделения ка’ташунцев отступили на несколько шагов и прицелились. Я понял стратегию. Они не собирались бросаться на выручку товарищей, но были готовы дать им умереть, пожертвовать одним маленьким отрядом, чтобы остальные смогли расстрелять крутов в упор одним плотным залпом.

Экзоскелет костюма-невидимки усиливал каждое движение, и я обошёл их одним прыжком. Стволы импульсной пушки завертелись, когда я открыл огонь. Выстрелы срикошетили от ближайшей опорной колонны, и несколько ка’ташунцев пригнулись, на миг забыв о крутах. Они лихорадочно оглядывались, но из-за адаптивного камуфляжа я казался лишь размытым пятном, призраком, ожившими джунглями.

Я — тень.

Круты закончили истребление расчёта тяжёлого орудия и устремились к новой цели. Больше десятка ка’ташунцев открыло по ним огонь из примитивного лазерного оружия и снайперских винтовок. Без толку. Сейчас круты были больше похожи на волну насилия, мчащуюся вперёд и сметающую всё на своём пути. Я ещё обеспечивал их огневым прикрытием, но, честно говоря, круты прекрасно справлялись и сами. Я пристрелил двух ближайших гуэ’ла и вновь сменил позицию.

Среди ка’ташунцев был один, которого я принял за офицера — на голове багровая повязка, а руки покрыты шрамами и татуировками. Его оружие также было крупнее и тяжелее, чем у любого другого. Гуэ’ла прицелился и выпустил разряд плазмы. Он безвредно отразился от генерируемого щита, забрызгав поверхность боекостюма сверкающими голубыми каплями. На лице ка’ташунца появилось почти забавное выражение поражённого неверия, а затем импульсная пушка разорвала его в мелкие клочья.

На миг я замер и огляделся. От молнии по облакам прошла пурпурная рябь. Повсюду трупы. Я заметил, что многие деревья горели несмотря на проливной дождь. Рядом две гончие терзали упавшего ка’ташунца. Тот громко матерился и колол их боевым ножом. Он затих лишь тогда, когда звери оторвали ему руку и содрали лицо. Я видел, как взмахом ружей круты сбили другого человека с ног, а затем безжалостно избили, ломая руки и круша рёбра. На другой стороне поляны мелькнула оранжевая вспышка, когда один из немногих выживших мятежников воспользовался огнемётом. Нескольких гончих охватило пламя. Они бегали кругами, лая и скуля, пока не рухнули замертво. На моих глазах Аул в ответ с такой силой треснул ка’ташунца по голове, что та почти оторвалась. В живых осталось меньше четверти крутов, но они окружили последнего гуэ’ла.

На миг я поверил, что Эзру Михалика наконец-то удалось загнать в угол, и мой пульс участился. Подбежав ближе, я понял, что ошибся. Это был просто другой офицер, одетый так же, как и только что разорванный мной, в такой же красной повязке и с тяжёлыми татуированными руками. В одной он сжимал сверкающий искрящийся меч, а в другой пистолет. Лицо — само воплощение вызова: прищуренные глаза, оскаленные зубы. Загнанный зверь. Вокруг кружили три последние гончие, рычали и щёлкали зубами, ища возможности наброситься. Я и не подумал прекратить эту жестокость. Круты наслаждались представлением, ну и славно. У меня своя добыча.

В стеклянном куполе не было движения. Из этого следовало, что единственным возможным местоположением Михалика остаётся здание с плоской крышей. Одинокая дверь не выглядела настолько крепкой, чтобы я не смог её выбить… но я уже учёный. В ней точно будет ловушка или внутри притаилось полдесятка хорошо вооружённых солдат. Я последовал примеру крутов и просто присел, а затем сильно оттолкнулся. Усиленные ноги костюма и вспомогательные рывковые двигатели подбросили меня вверх. Во время снижения я прижал к животу ноги и начал стрелять из импульсной пушки по кровле. Приземлившись, я вновь ударил ногами, пробил крышу и рухнул на корточки.

И открыл шквальный огонь. Импульсные разряды искрились и трещали, когда попадали в столы и кресла, разбивали компьютерные экраны, били стёкла и переворачивали деревянные ящики. Показания счётчика боезапаса на дисплее быстро уменьшались. Наконец, я остановился. Здесь никого не было. Меня окружало всевозможное разбитое электрическое научное оборудование, но быстрая сенсорная проверка показала, что внутри не было ничего живого. На миг я задумался, не было ли всё здание ловушкой, которая может взорваться и разнести споры по Киферии, а затем встроенные в доспех звукоуловители засекли что-то внизу. Я заметил в углу лестничную клетку, подошёл и осторожно взглянул через перила. Металлические ступени исчезали в подвале. Я усилил фоновый шум и разобрал отчётливый звук бегущих ног.

Ну конечно, — подумал я, спускаясь следом, — бей и беги. Вот что ты бы выбрал, Эзра. Не славный последний бой. Не почётное самоубийство. Просто сбежать и жить, чтобы сражаться потом. Не в этот раз.

У основания лестницы начинался длинный прорубленный в скале проход. Двери уводили вправо и влево. Я следовал за звуками, пробираясь через полные кроватей комнаты и большую столовую, где на тарелках стояла ещё горячая еда. В конце прохода была лишь одна дверь. Я шагнул внутрь и был встречен очередью лазерного огня. Специально установленные на боескафандр дополнительные пластины брони поглотили большую часть, но я ощутил в левом плече горячий укол боли, когда вломился в следующую комнату. На лицевой пластине вспыхнул сигнал тревоги, сообщая, что костюм пробит. Уже через секунду раздалось успокаивающее шипение, когда в кровь автоматически впрыснули болеутоляющие, и произошла местная обработка раны.

Я ворвался в зал генератора. Четыре огромных квадратных термоядерных реактора стали укрытием для небольшого отряда ветеранов-телохранителей Михалика. В противоположной стене была выглядевшая тяжёлой взрывостойкая дверь с панелью управления, у которой суетился Эзра. Я поднял импульсную пушку, но не успел выстрелить — на меня набросились его солдаты. Трое схватили меня за поясницу, пытаясь повалить. Я склонился вперёд и упёрся ногами в дверь. Четвёртый включил длинное оружие ближнего боя с зазубренными металлическими зубцами, которые закружились и взвыли. Он обрушил меч на шлем. Когда треснула лицевая пластина, моё лицо ужалили сотни порезов, но медицинские системы костюма сделали даже такую боль далёкой и незаметной.

Я отбил пиломеч в сторону импульсной пушкой, а затем изо всех сил ударил ка’ташунца в лицо. Хрустнули хрящи, из разбитого носа полетели брызги крови, и солдат отшатнулся. Затем я обрушил на его товарищей вихрь ударов локтями и пинков голенью по бёдрам, пока не смог их отбросить. Я застрелил ка’ташунцев прежде, чем те пришли в себя.