Питер Фехервари - Ксеноугроза: Омнибус

Когда все цвета — лишь иные оттенки проклятья…

Джон отпрыгнул вбок за долю секунды до выстрела рельсовых пушек. Смертоносные заряды с воем пронеслись мимо, словно разъяренные ловкостью капитана. Он хотел победно захохотать, но вышел только слабый смешок умирающего; попытался выстрелить, и только тогда обнаружил, что оружия больше нет, как и левой руки. Один из сверхскоростных снарядов оторвал конечность в плече, а Мэйхен даже и не заметил. Впрочем, его не взволновала потеря: для мести вполне хватит и одной руки.

И последние угли погасли, рассыпавшись пеплом…

Рыцарь пригнулся, и смерть прошла у него над головой, оставив сдвоенный инверсионный след. В следующий миг Джон подобрался к врагу вплотную. Содрогаясь от ярости и лихорадки, он вонзил дрель в нагрудник боескафандра; все тело арканца вибрировало, пока острие сверла прогрызало слои твердого панциря. Это была агония, но Мэйхен принимал её с радостью.

И надежда затоплена роком бесчувственным…

БСК размахивал рельсовыми пушками, но пилоту никак не удавалось навести их на врага, оказавшегося слишком близко. «Залп» сделал несколько неверных шагов назад, однако безжалостный рыцарь последовал за ним, вонзая дрель всё глубже, пока его собственное тело точно так же разрывалось от судорог. Внезапно сверло рванулось вперед, пробив последний слой брони, вонзившись в мясо и кости. Джон не вынимал оружие ещё несколько секунд. Пока ксенос превращался в кровавую кашу, Мэйхен ждал восторженного экстаза, но тот не приходил к нему.

— Ты — мой Громовой край? — прохрипел рыцарь мертвому чужаку, зная, что это не так. Отшатнувшись, Джон оставил боескафандр стоять безмолвным свидетелем своей неудачи.

— Темплтон, если ты так много знаешь, скажи… — Мэйхен содрогнулся в приступе кашля, полетела кровавая слюна, — …скажи, что мне делать!

Внемли колоколу, что заходится звоном, оглашая конец вечности.

Как будто пребывая в тумане, Джон удивился, почему от его лихорадки всё вокруг посинело. А затем луч целеуказателя метнулся к разбитому забралу и остановился между глаз рыцаря, словно перст благословления.

Ибо вечность не обещана никому.

— Это мой Гро…?

Джойс мечтательно улыбнулся, видя, как десятки импульсных разрядов врезаются в забрало Мэйхена. Колоссальный «Громовой» доспех капитана задрожал от ударов, но не упал.

— И так старые и неверующие были сочтены недостойными, — произнес юный пастырь, цитируя истины, которыми поделился с ним мертвый святой. — И лишил их Император милости Своей, и возвысил праведных, дабы вырезали они слово Его на лике Галактики огнем и кровью!

А затем луч-убийца вспорхнул с железной могилы рыцаря, и Оди тут же изрешетил наводчика на крыше. Благодаря своего бога, он помчался к ближайшей группке воинов огня.

Как же хорош труд во имя Императора!

Шас’вре Джи’каара следила за разворачивающейся битвой с крыши завода неподалеку. Женщина-тау знала, что её товарищи хотят поскорее вступить в бой, но ждала, пока к схватке не присоединились «Часовые».

— Команда «Кризисов», атака по схеме «Аой’каис», — скомандовала Разбитое Зеркало.

Взмыв над крышей, она устремилась к платформе внизу. Массивный БСК Джи’каары выглядел, словно какая-то экспериментальная летающая машина. По бокам от командира неслись Каорин и Асу’кай, которые были облачены в такие же боескафандры, но управлялись с ними намного искуснее.

«Они с отвращением восприняли мое повышение и ввод в команду», — подумала женщина.

Двое ветеранов и были командой «Кризисов» Диадемы. Они долгие годы служили вместе и прошли ритуал та’лиссера, сделавшись ближе друг другу, чем кровные родственники. Сама Джи’каара никогда не приносила клятву воинского братства: внешние и внутренние шрамы превратили её в изгоя среди сородичей, и все же о’Сейшин возвысил Разбитое Зеркало над побратавшимися бойцами. Это было неправильно, и не в последнюю очередь потому, что она чувствовала себя не на месте внутри БСК. Да, женщина владела техникой ношения брони, но уже много лет не облачалась в «Кризис» для боя.

Джи’каара знала, что не может сравниться с подчиненными, и они тоже это знали.

«О’Сейшин, твои политические игры стали насмешкой над обычаями тау, — с горечью подумала Разбитое Зеркало. — У касты воды нет почтения к традициям».

Гниль укоренилась здесь десятилетия назад, когда аун’о Хамаан, эфирный, ответственный за Федру, исчез вместе с шас’о Геза, командующим воинов огня. О’Сейшин, как старший тау среди оставшихся на планете, принял общее руководство и уже не слагал полномочия. Шли годы, Джи’каара ждала, что эфирные или каста огня пришлют замену пропавшим, но никто не появлялся, и женщина наконец призналась себе, что всё так и останется. Война, в которой у тау не было военного или духовного вождя, деградировала в нечто непонятное для Разбитого Зеркала.

«Но здесь и сейчас у меня есть ясная цель, — решила она. — Сегодня я, в жизни или смерти, но послужу Высшему Благу. Чем бы оно ни было…»

Последняя, мрачная мысль обеспокоила Джи’каару, но время раздумий прошло. Открыв огонь из фузионных орудий, боескафандры обрушились на «Часовых».

Единственным, кто увидел приближающихся врагов, оказался Ван Галь, хотя «увидел» было не совсем точным описанием. Он скорее «почувствовал» тень, коснувшуюся шкурки его шагохода. Это было совершенно нелогичное ощущение, но кавалерист давно затвердил, что логика никак не помогает выжить. Боргард не думал, а действовал, и сейчас он так резко развернул машину, что менее талантливый всадник опрокинулся бы. Очередь мощных фузионных разрядов распорола воздух позади него, и в металлической платформе возникли глубокие борозды. Вся мощь параллельного залпа досталась «Часовому» Арнесса, кабина которого разлетелась на куски. Обезглавленный шагоход проковылял несколько метров и с грохотом рухнул на площадку. Мистеру Серебряку повезло, и его противник, — очевидно, не такой умелый, как остальные, — даже не зацепил машину парня. По Квинту вообще не стреляли: несомненно, тау определили в него худшего из пилотов.

— Боескафандры! — воксировал Ван Галь, инстинктивно определив врага ещё до того, как тот коснулся земли. Широкие ступни БСК и ноги, схожие с поршнями, изящно амортизировали удар, но центральный чужак немного споткнулся.

«Вы, сэр, свою лошадку не знаете!» — с сухой иронией подумал Боргард.

— Вижу фузионки и огнеметы! — крикнул мистер Серебряк, юный северянин, которого приняли в «Серебряную бурю» из-за имени, как живой талисман. Однако парень оказался блистательным кавалеристом, и капитан Вендрэйк на собственные деньги купил ему «Часового». Это вызвало раздражение твердолобых патрициев вроде Квинта, но Ван Галь гордился, что сражается рядом с Серебряком.