Дмитрий Дашко - Лучший из худших

Он печально вздохнул.

– К сожалению, Лан, если ты ещё не понял – куда попал, это далеко не всегда зависит только от нас…

Моё настроение снова сыграло куда-то в минус, и я с тоской подумал, что избавление от одних передряг ещё не означает решения всех будущих проблем. А они, как показывает практика, имеют обыкновение только накапливаться, превращаясь в огромный снежный ком, способный раздавить под своей массой кого угодно.

Хотя… когда есть те, на кого можно положится, жизнь не кажется такой уж сложной штукой, успокоил себя я этой философской мыслью.

Мы нашли подпоручика у себя в кабинете. Вид у него был несколько измученный, под глазами мешки, да и взгляд несколько осоловелый. Такое бывает, если хорошенько «гудеть» все выходные или… или не спать по долгу службы.

Спиртным от подпоручика не пахло.

– Санников, Ланской, – покачал он головой при виде нас. – Явились – не запылились. Вы знаете, что из-за вас весь батальон на ушах стоит?

– Здравия желаю, господин подпоручик! – щёлкнул каблуками ефрейтор. – Осмелюсь спросить: а что такое произошло? В чём мы провинились?

– Мне казалось, это вы мне должны мне докладываться, а не я вам, – недовольно блеснули глаза офицера. – Но, так уж и быть: поясню. Ночью меня поднял с постели комбат и устроил разгон, упоминая твою фамилию, Санников, и фамилию рекрута Ланского. Если я правильно понял, вы умудрились влипнуть в историю, в очень хорошую историю… Я не собираюсь выяснять, какого хрена вы туда попёрлись, потому что знаю, что тамошних девок перетрахал весь батальон, разве что кроме Ланского, и у ефрейтора Санникова возникло вполне резонное желание устранить эту несправедливость. – Голос подпоручика постепенно усиливался. – Я даже не собираюсь вас гнобить за то, что вы вдвоём излупили каких-то одиннадцать юнкеров, потому что хоть мой солдат и стоит десятерых, но Ланской служит без году неделя! Но какого х… – подпоручик вовремя спохватился, прежде чем произнести это бранное слово и заменил его другим, более приличным, – хрена вы отмудохали юнкера Остермана так, что он в госпиталь загремел, и теперь его семья завоняла так, что даже начальнику училища не удалось загладить конфликт! Из-за вас вставили пистон командиру батальона полковнику Булатову и велели вас примерно наказать, так что устным выговором вы у меня не отделаетесь! – Теперь подпоручик превратился в живое изваяние самой суровости.

Мы с Санниковым стояли, не поднимая глаз. А что тут скажешь – применительно ко мне прошлому, папа тоже бы устроил вселенский хай, приключись со мной такая же история.

Можно, конечно, начать тулить, что этот долбаный Остерман первым начал, причём пустил в ход магию, но что-то мне подсказало, что не мне тягаться с мощью их фамилии. Вон, как Остерманы подставили моего брата, ничего не помогло… В итоге я загремел в каталажку, а потом уже пропетлял в армию.

Теперь история повторилась, сделав новый виток.

– Ефрейтор Санников и рекрут Ланской! – судя по суровой физиономии подпоручика, сейчас будет оглашён не менее суровый приговор. – За поведение, позорящее честь и достоинство военнослужащего нашего батальона, командованием батальона принято решения объявить вам пятнадцать суток ареста с отбыванием наказания на гарнизонной гауптвахте!

– Есть! – подавленным тоном откликнулись мы.

Судя по рассказам тех, кто там побывал – на губе творилась реальная жесть, и, наверняка Остерманы так накрутят коменданта губы, что даже тюрьма покажется нам детским садом.

Да ещё и пятнадцать суток… Мать их… целых пятнадцать суток!

– Но, в связи с проявленными вам смекалкой и взаимовыручкой в противостоянии с силами, превосходящими вас в несколько раз, от своего лица объявляю благодарность и снижение срока нахождения под арестом на пять суток. Точно такое же распоряжение поступила и от командира батальона, его высокоблагородия господина полковника Булатова. Таким образом, общий срок наказания снижается до пяти суток, – торжественно объявил подпоручик и добавил, уже более мягким тоном:

– Всё, чем смогли помочь, голубчики. Начальник гарнизона требовал вашей крови.

– Большое спасибо, ваше благородие, – отозвался Санников. – Мы этого никогда не забудем.

Мой голос тоже дрогнул.

– Так точно, господин подпоручик. Спасибо!

Офицер вздохнул.

– Пока переоденьтесь. Скажите каптёрщику, чтобы выдал вам что-то попроще – передайте, я приказал.

– Есть, господин поручик, – откозырял Санников.

Кажется, он даже слегка развеселился.

– Где-то через час будет машина, – продолжил взводный. – Я повезу вас и, надеюсь, забрать через пять дней с губы живыми и здоровыми. Держитесь, парни! Весь батальон будет ждать вашего возвращения.

Ну вот… не успел, называется, приехать из Череповца, как снова покатил обратно, только на сей раз не на комфортном автобусе, а на скамье грузовика – меньшего средства для нашей доставки в батальоне не нашлось.

По дороге Санников посвящал меня в некоторые детали пребывания на гауптической вахте, так что к окончанию поездки я успел проникнуться тем, что ожидало.

– Сразу предупреждаю: начальник губы – зверь. Жаловаться на него бесполезно: его специально такого назначили, – предупредил ефрейтор напоследок.

– Понятно, – вздохнул я. – Не верь, не бойся, не проси, короче.

– Так и есть, – кивнул он. – Тем более, не вздумай ныть: нытиков и плакс не любят и потому стараются проучить. Хотя… ты же у нас не такой, – прибавил Санников.

Военная комендатура, где, собственно, и располагалась злополучная губа, почему-то находилась на одной из центральных улиц города – Воскресенском проспекте. Подумать только, ещё недавно я беззаботно шатался по ней, глазея на легкомысленно одетых красоток. А теперь если и буду наблюдать за ними, так через окошечки с решётками.

Пять суток – конечно, лучше, чем пятнадцать, но тоже не подарок. К тому же особо «отличившиеся» могут подзадержаться на губе, поскольку тамошнее начальство имеет полное право накинуть тебе несколько деньков пребывания.

Подпоручик сдал нас дежурному – толстому фельдфебелю с огромной плоской мордой. Как я узнал позже – за глаза его звали Будкой.

Будка вписал наши данные в книгу и, закончив с бюрократическими формальностями, зловеще ухмыльнулся.

– Добро пожаловать, смертнички!

У нас отобрали всё, что могло по мнению начальства оказаться орудием самоубийства: ремни, шнурки и прочую мелочёвку. Из имущества, не считая одежды, остались только безопасные бритвы, мыло, зубная щётка и паста. Их заперли в особый шкафчик.

– Бриться каждый день! – сразу заявил Будка. – Их благородие поручик Румянцев больше всего, кроме разгильдяйства и распизд…ва ненавидит небритые хари. Если у кого быстро растёт, скоблитесь два раза в сутки. Все передвижения в помещениях только гусиным шагом. Распорядок дня следующий: подъём в пять утра, зарядка, приём пищи. Сразу говорю: на завтрак и ужин отводится по тридцать секунд, на обед – минута. Оправляться разрешается три раза в сутки: не успели за минуту – валите хоть в штаны, хоть в ботинок, но потом такой п…ды получите, до конца жизни не просрётесь! До обеда работы или изучение устава, после обеда занятия строевой подготовкой или работы. Перед сном – вечерняя прогулка пятьдесят минут. Отбой в двадцать три нуль-нуль. На вопросы начальства отвечать чётко и по существу. Называть фамилию, звание, часть, кто посадил, за что и на какой срок. Распоряжения выполнять неукоснительно. Дальше сами поймёте, – выдохся фельдфебель.