Макс Фрай - Зеленый. Том 2 [litres]

На самом деле нечто подобное с ним уже случалось. Но всего пару раз и в совершенно особенных состояниях, больше похожих на обморочную паузу между сном и явью, чем на обычную разумную жизнь. Уж точно не в баре посреди интересного разговора. Раньше в такие моменты он всегда был один и не заботился о том, как выглядит. И слушать никого было не надо. И пытаться понять. Впрочем, ладно. Стефан на своем веку чего только не навидался, – думал Эдо. – Если я сейчас действительно засмеюсь и заплачу от счастья, он и бровью не поведет.

– Вот поэтому со мной надо пить пиво, – заметил Стефан.

Эдо словно бы откуда-то издалека услышал свой голос, который спросил:

– Поэтому – почему?

– Потому что рядом со мной с людьми начинают твориться странные вещи. Ты еще, можно сказать, легко отделался. Сидишь и смотришь, как колеблются линии мира. Это зрелище приятно, в высшей степени поучительно, и его довольно легко пережить. А некоторые начинают всюду видеть чудовищ, которые, будем честны, вполне объективно есть, но выглядят, мягко говоря, непривычно. Еще бывает, вспоминают свои прошлые жизни и смерти, слышат невесть откуда доносящиеся голоса, собственными глазами видят, как течет поток времени, а от этого зрелища даже самого крепкого человека с непривычки тошнит. Да чего только не бывает. Короче говоря, со мной не соскучишься. Я полезный, но довольно невыносимый на первых порах. А пиво помогает, что называется, заземлиться. То есть слегка отупеть.

– О. Спасибо за подсказку, – сказал Эдо и залпом выпил почти полбокала. Но сияющие волокна никуда не делись. Не без некоторого злорадства он констатировал: – Не помогло.

– Через пару минут поможет, – флегматично ответил Стефан. – Это же не пуля, а просто пиво. Ему нужно время, чтобы попасть из желудка в кровь. Но тебе, как я понимаю, не особенно трудно терпеть.

– Трудно, – признался Эдо. – Слишком острое счастье. К такому я не привык.

– Ничего, привыкнешь, – утешил его Стефан. – К хорошему привыкнуть легко. Сам не заметишь, как иначе жить уже не захочется. И тогда начнется самое интересное.

– Самое интересное? Что?

– Охота за этим счастьем. За движением линий мира. За всем, что не может с тобой случиться, но все равно иногда случается. За чудом – тем, что в твоем понимании чудо. И за своей настоящей судьбой.

– А эта, что ли, не настоящая? – опешил Эдо. – Контрафакт?

Стефан одобрительно рассмеялся. Заверил его:

– Вполне настоящая. Просто не вся видна. Любая судьба в этом смысле похожа на айсберг, на виду только верхушка. А чтобы увидеть все целиком, надо научиться нырять. Ты, собственно, уже учишься, да так, что брызги летят. И щепки. И ты сам летишь кверх тормашками, роняя все, что окажется на пути. Причем то, что ты уронил, не падает, а тоже летит. И вот это мне особенно нравится. Легкая у тебя рука!

Слышать все это от начальника Граничной полиции, который сам – легенда и миф, было чертовски приятно. Но пока Эдо слушал, сияние мира как-то незаметно угасло. И движение остановилось. Пиво подействовало, как и было предсказано. Хмеля он не почувствовал, зато вокруг снова был нормальный привычный, удобный для жизни мир. Эдо вроде сам хотел, чтобы все встало на место, но теперь огорчился. Какое-то это место было не то.

– Говорю же, не заметишь, как иначе уже не захочется, – усмехнулся Стефан. – И не надо тебе иначе. Собственно, и не будет. Нет у тебя больше пути назад. Поэтому запиши-ка мой телефон. И звони, не стесняйся. Если будут вопросы и если, что хуже, их слишком долго не будет. И если соскучишься по линиям мира, потому что давно их не видел. И без всякого повода, просто так. Короче, как взбредет в голову. В любое время. Когда мне некстати, до меня хрен дозвонишься. Но ты везучий. Готов спорить, будешь иногда меня заставать.

Интересное у меня расписание, если посмотреть со стороны, – думала Эва. – Проснулась, оделась, пошла на работу, по дороге встретила четырех покойников, то есть еще не совсем покойников, а тех, кто в ближайшее время умрет, привычно расстроилась, что ничем не могу им помочь, для поднятия настроения свернула в ближайший двор, проводила самоубийцу, который повесился в угловой квартире примерно лет тридцать назад, убедилась, что с ним теперь все в порядке, нормально ушел, и побежала на встречу с представителями заказчика, ребрендинг, прости господи, обсуждать; выглядела, наверное, как полная дура, благодушно улыбалась в ответ на самые тупые придирки, просто потому, что эти дураки помирать в ближайшее время явно не собираются, такие живые, засранцы – приятно смотреть. В перерыве кофе с бывшим ангелом смерти, он же мой – как это правильно называется? коуч? куратор? приемная мама? – короче, вовремя гладит по голове; вернулась в офис, раскидала задания, а сама поскакала на Бернардинское кладбище, потому что ангел настоятельно посоветовал тут погулять. С учетом того, что в планах на сегодняшний вечер у меня масштабные галлюцинации, то есть ужин в заколдованном месте, где мои галлюцинации обычно сидят, получается совсем отлично, – думала Эва. – Даже жаль, что за мной никто круглосуточно не следит. Интересно, этот гипотетический наблюдатель сразу бы чокнулся? Или дождался бы нашего с Карой пятничного загула на изнанке реальности, и вот тогда уже все, кранты?

Думать об этом было весело и приятно, особенно если почаще напоминать себе: я это не сочинила! Факты и только факты. Это теперь и есть моя жизнь. Жизнь нелепой девочки Эвы, которая с раннего детства постоянно думала о человеческой смерти – почему она обычно такая ужасная, мучительная, унизительная? это нечестно! – и о том, как бы ее облегчить, если уж нельзя совсем отменить. Сочиняла разные ритуалы, представляла себя великой волшебницей, фантазировала, как всех спасет. Никому никогда не рассказывала, даже сестре и ближайшим подружкам, сама понимала, что прозвучит, как бред, но когда впервые в жизни оказалась рядом с умирающим, сразу представила, как будто держит его за руку, успокаивает, утешает и уводит в какую-то новую, невообразимую, ей самой непонятную жизнь. Сама тогда чуть не чокнулась от неожиданно ярких, ни на что не похожих ощущений, но списала на буйство воображения и твердо решила больше в эту игру никогда не играть. Но мало ли что решила. Коготок увяз, всей птичке пропасть – вот как это называется. Только наоборот, не-пропасть.

Сейчас невозможно поверить, что я – юная, глупая, по-человечески слабая, сама считавшая себя чокнутой фантазеркой и больше всего на свете боявшаяся, что про мои фантазии кто-нибудь может узнать – все равно устояла и шаг за шагом пришла в невозможное, восхитительное здесь-и-сейчас, – думала Эва, пока шла по Бернардинскому кладбищу. – И теперь я стала такая. И жизнь у меня такая. Твою ж мать.