Лада Лузина - Бесы с Владимирской горки [litres]

Даша снова чихнула и раздраженно потерла нос. Запах не уходил. И, невесть почему, она подумала о Маше и Мире.

Она ведь давно собиралась поговорить…

Вечер был синим, того незамутненного чистого синего цвета, который делал Город Киев почти ирреальным: синее небо, темно-синие деревья Мариинского парка, синие холмы и синие дома на Грушевского.

Вечер был днем – как ни странно, Маша любила это унылое время перед зимним солнцестоянием, когда темнеть начинает еще в середине дня.

Иллюзорное время, чертово время – в древности люди верили, что эта самая тьма и плодит демонов, бесов, чертей.

Маша стояла на мосту Влюбленных совершенно одна. Ветер с Днепра бил ей в спину – невидимые наконечники его острых стрел вонзались в синюю куртку с остроконечным монашеским капюшоном.

Было холодно и неуютно, как и бывает в декабре, когда листья давно опали, холод пришел, а снег еще не выпал.

Было одиноко – хоть, казалось бы, чего ей грустить на Мосту Влюбленных? У нее есть любимый человек… Ну, пусть не человек – привидение. Не такая уж странная пара для Киевицы – хранительницы Вечного Города.

Маша прошлась по мосту, разглядывая висящие на перилах бесчисленные замки всех сортов: и розовые, украшенные блестящими стразами; и красные в форме сердец; и древние амбарные, похожие на замок, найденный Катей в «сундуке мертвеца». На замках были надписи и бесчисленные простейшие уравнения «Оля+Витя», и даже рисунки в виде схематичных мальчика с девочкой, держащихся за руки.

Замки заманили ее сюда – полдня она штудировала толстенную Книгу Киевиц, но так и не смогла разгадать тайну ржавого замка и чьих-то любовных чар. Потому и пошла на киевский мост Влюбленных.

Имя, противоречивое как сама любовь, этот романтический ажурный мостик стрелой получил не зря.

Большинство киевлян знали это место как мост Влюбленных или Поцелуйный мост. Здесь назначали свидания, здесь часто делали предложения руки и сердца, и сюда же влюбленные приходили, чтобы повесить на перила замок, который якобы должен навечно скрепить их взаимные чувства.

Хоть почему якобы? Книга Киевиц предоставляла десятки свидетельств: запирать за мужчиной замок – один их самых известных любовных приворотов. Оставалось лишь гадать, почему столько представителей сильного пола в здравом уме и трезвой памяти (хоть, может, и нет?) сами соглашались пройти здесь подобный колдовской ритуал.

Особенно, если учесть иные – страшные названия моста.

Маша достала из кармана льняной мешочек-саше с разрыв-травой, отпирающей все замки и засовы, прошептала заговор.

И сразу услышала десятки щелчков, словно мост Влюбленных восхищенно зацокал языком, преклоняясь пред силой Киевицы – все замки разом открылись, закачались на ветру. И, испугавшись, что при падении вниз, на асфальт Петровской аллеи – металлические, большие и малые, замочки пробьют крыши проезжающих машин или головы проходящих мимо людей, Маша поспешно прочитала обратное заклинание. Проверила на прочность ближайший замок, успокоилась…

И опять загрустила. И снова попыталась дать имя нахлынувшей грусти.

Он появился в ранних и синих сумерках – или из них?

Словно синие зимние сумерки у нее на глазах обрели очертания человеческой фигуры – столь же темной, столь же неверной. Иллюзорной.

Высокая темная фигура Мира Красавицкого проявилась рядом с еще не загоревшимся фонарем, у начала моста.

Он двинулся к ней…

Она обрадовалась, улыбнулась ему.

– Привет. О чем грустишь? – спросил Мир.

– Без причины.

– Ты забыла, что я могу считать твои чувства? – его голос показался ей непривычным и странным. – Ты стоишь тут, на мосту Влюбленных, и думаешь, что мы с тобой тоже могли бы пожениться, стать семьей, жить вместе. И ты бы чистила нам картошку на ужин и заваривала чай из трав… если бы я только согласился стать человеком!

– Ты сейчас сказал это – не я, – заметила Маша. – Я даже не думала ни о чем подобном. Может, лишь чувствовала, и не могла подобрать слова…

– Я подобрал их.

– Странно. Ты словно хочешь поссориться, – удивилась она. – Это совсем не похоже на тебя, Мирослав.

Он промолчал.

– Мы ведь все уже проговорили сто раз, – примирительно сказала она. – У меня есть сила, я могу воскресить тебя из мертвых, но ты не хочешь. Не хочешь быть живым человеком. Хочешь остаться призраком. Твое право! Мы закрыли вопрос. И мне неприятно, что ты пытаешься читать мои чувства… Эти чувства – мои!

– А кабы я был человеком – ты могла бы скрывать от меня свои чувства, – с неожиданной злостью сказал Мирослав. – Я был бы слабым и жалким. Это я сидел бы дома и чистил картошку, и ждал, когда ты вернешься с задания по очередному спасению Города и целого мира.

– Зачем ты завел сейчас этот нелепый разговор? – недоуменно спросила Маша. Этот спор о несовершенствах человеческой природы продолжался меж ними слишком давно, успел наскучить и им самим, и всем окружающим – и был официально признан тупиковым, бессмысленным. – Я ведь больше ни о чем не прошу.

– Но ты мечтаешь об этом. Знаешь, почему холод вызывает у тебя необъяснимую грусть? В глубине души ты мечтаешь о тепле – человеческом. О теплых носках, которые мне не нужно вязать… я ведь не мерзну! О детях, которых от меня невозможно рожать. Но, подумай, зачем тебе моя человечность? Зачем тебе человек, которого можно убить, заворожить? Сейчас я бессмертен, неуязвим, непобедим. Я могу пройти в Прошлое, даже на ту глубину, куда не пройдешь ты. Могу быть с тобой зримо и незримо… могу помочь, спасти, уберечь.

Мир говорил чистую правду. Призрак, не был ограничен законами реального мира, его возможности казались безграничными. Он мог зайти в Прошлое дальше Киевиц и однажды побывал даже в будущем. Он почти не подчинялся колдовству – и пусть, его как бабочку мог поймать любой некромант, слабости есть у всех. Даже у Киевиц.

– Я знаю, Мир, ты столько раз спасал меня, помогал… – Маша прижала пальцы к вискам, пытаясь понять, как ей не почувствовать все то, что она не хочет сказать.

– Хватит лжи… Я знаю, о чем ты думала, глядя на эти замки. О чем ты думала сегодня, выписывая заговоры Присухи с Отсухой. О чем ты подумала вчера, когда Катя сказала, что завидует нам… А ты ничего не сказала в ответ. Ты думала о любовных приворотах. Я не влюбился в тебя, однажды меня приворожили. И если я вновь стану человеком, приворот закончится, и эта любовь утратит силу.

– Или не утратит!

– Но ты никогда не сможешь это проверить. Никогда не узнаешь, была ли моя любовь неподдельной. Ты боишься, вдруг после Отсухи я разлюблю тебя.

– Мне кажется, это ты боишься, – Маша засунула руки в карманы, ее пальцы коснулись мешочка с разрыв-травой.