Макс Фрай - Зеленый. Том 1

Ну, это просто, на самом деле. И не только полезно, но и очень приятно. Кто первые пару сотен раз попробует, потом уже не захочет по земле иначе ходить. Потому что ответом на каждый твой Зрячий шаг сперва становится радостное удивление, от людей земля обычно ничего такого не ждет, а на смену удивлению постепенно приходит нежность: какой ты у меня, оказывается, хороший! Оставайся со мной подольше, ходи еще!

Ощутив однажды нежность земли, невозможно оставить ее без ответа. Так к вниманию неизбежно добавляется любовь, и тогда Зрячий шаг становится Колдовским, исполненным бесконечной радости. Счастлива земля, по которой есть кому ходить Колдовским шагом; о самом идущем нечего и говорить. В первое время, когда только-только начало получаться, твой простой Зрячий шаг понемногу становится Колдовским, вообще больше ничем заниматься не можешь, только ходишь и ходишь, наматываешь какие-то сумасшедшие бессмысленные километры; Стефан когда-то почти полгода вот так ходил, ничего больше не делал и даже не понимал, зачем еще что-то, когда у него уже есть весь мир. Но потом, конечно, привык. Все привыкают. Любовь только начало всякой настоящей истории, а не ее финал.

А чтобы Колдовской шаг стал Хозяйским, надо вкладывать в него не только внимание и любовь, но и всего себя целиком, утверждать себя каждым шагом, натурально впечатывать с такой неистовой силой, как будто споришь сейчас со всем миром о чем-нибудь самом важном и любой ценой, обязательно должен его убедить.

Поэтому Стефан не очень-то любит ходить Хозяйским шагом. Как все существа, обладающие подлинной властью, он терпеть не может ее проявлять. Но иногда бывает надо. Вот, например, сейчас. Что бы там у нас ни случилось (СЛУЧИЛОСЬ, СЛУЧИЛОСЬ, СЛУЧИЛОСЬ), пусть оно заранее поймет, с кем связалось. Ну и земле, на которой построен город, не помешает лишний раз убедиться, что в обиду ее никто не даст.

Стефан кружит по городу этим своим заветным Хозяйским шагом уже добрых полчаса и начинает – не то чтобы по-настоящему закипать, но понимать, что в принципе такое может случиться. В какой-то момент он наверняка закипит. И уж тогда перестанет сдерживаться, стукнет кулаком по столу, в смысле, своим невидимым бубном по башке той части неведомого, которое пробралось в его город и не желает встречаться с хозяином. Даже если у этой долбаной части не найдется ничего похожего на башку.

– Да ладно тебе, – говорит где-то совсем рядом с ним – позади? слева? справа? Так удивительно, когда ты, чуткий и опытный, не можешь понять, откуда звучит чей-то голос, похожий на женский, если слушать человеческим ухом, а если всем собой, как привык Стефан, вообще не похожий на голос, скорее на свист в ушах, когда падаешь в пропасть. К счастью, у этой пропасти нет никакого дна. И это, с одной стороны, так круто, что хоть помирай на месте от восхищения, но с другой, а то я не знаю, зачем в мой город может заявиться Старшая Бездна. Задрали уже своими проверками. Могли бы больше мне доверять.

– Ладно тебе, – повторяет невыносимый сладостный голос, – не серчай. Я не для того пряталась, чтобы тебе досадить. Просто мне очень понравилось ощущать, как ты ко мне приближаешься. Красиво научился ходить!

– Ну ни хрена себе, какие гости, – наконец говорит Стефан, и сам не знает, с облегчением он говорит или нет. – Ты какого черта здесь делаешь? В смысле, добро пожаловать. Рад тебя видеть, но…

– Не ври, ты пока мне не рад, – отвечает Эна, бездна и справедливость, страшная гостья, лучшая из гостей. – Но позже наверняка обрадуешься. А пока не обрадовался, можешь с чистым сердцем хамить. Только не прямо на улице. Не люблю слушать грубости на ходу. Идем где-нибудь посидим, как нормальные люди. Я здесь уже почти сутки гуляю, и мне с непривычки очень понравилось быть одной из здешних людей.

– Почти сутки? – изумленно переспрашивает Стефан. И думает: это, конечно, полный провал. Бездну у себя под носом целые сутки не замечать это еще ухитриться надо. Это я молодец.

– Ты не мог меня учуять, пока я этого не хотела, – примирительно говорит Эна. – Дело не в тебе, дело во мне. Ты что, правда думаешь, будто меня в принципе возможно обнаружить, когда я сама этого не хочу? Нелепое суеверие, выкинь из головы!

– Но в конце-то концов я тебя учуял, – возражает Стефан. – Просто не сразу. Знатно стормозил.

– Вот балда! – смеется Эна. – Не учуял, а просто услышал, как я тебя позвала. Надеюсь, не очень побеспокоила? Я бы с удовольствием позвонила по телефону, да номера в справочной не нашла.

И наконец появляется рядом – справа и чуть позади, как будто немного отстала от спутника, но теперь догнала.

– Выглядишь, как черт знает что, – восхищенно говорит Стефан.

– Знаю, – кивает Эна. – В таких случаях принято отвечать: «Спасибо, я старалась», но будем честны, я не старалась совсем. Что получилось, то получилось, можно было и хуже, но так тоже сойдет.

С этими словами она берет Стефана под руку, и это, конечно, роскошный подарок. Нет ничего слаще прикосновения бездны, которая довольна тобой, а Эна сейчас очень довольна. Натурально сияет. То есть она правда немного светится, даже человеческими глазами, наверное, было бы можно увидеть, если бы уже стемнело; к счастью, до наступления сумерек еще далеко.

– Ну и какого черта ты здесь забыла? – спрашивает Стефан, пока его гостья, нелепая рыжая тетка, поправляет съехавшие на нос очки и маленькими глотками пьет горячий яблочный сок с ромом, величайшее изобретение человечества, лучший сезонный напиток этого холодного сентября.

– Я не забыла, – серьезно отвечает Эна. – Наоборот, вспомнила. Как ты хвастался, что устроишь в этом городе, когда ему наконец дадут статус Граничного. Решила посмотреть, что из этого вышло. Не от какого-то особого недоверия лично к тебе. Тебе-то я как раз доверяю. Ты всегда нравился мне. Что мне не нравилось, так это идея присваивать статус Граничного этому городу и другим здешним городам; собственно, она вообще никому не нравилась. Ты знаешь почему.

Стефан недовольно морщится. Потому что, во-первых, сто раз об этом уже говорили. А во-вторых, он сам понимает, что, по большому счету, Эна права. Все что он сделал и продолжает – вопреки этому пониманию, назло даже не оппонентам, а понимающему их правоту себе. Потому что Стефана интересует исключительно невозможное. А возможное как-нибудь устроится и без него.

– Пока людьми, населяющими реальность, движут страх и стремление мучить друг друга, реальность неизбежно имеет статус, который на вашем местном языке называется «адом», – строго говорит Эна. – А в аду не должно быть ни открытых Проходов в иное, ни, тем более, граничных городов. Но оказалось, – на этом месте она улыбается всей своей рыжей теткой столь безмятежно и ослепительно, будто никакой тетки нет, а есть настоящая Эна, бушующая стихия, погибель и сама жизнь. – Оказалось, я ошибалась! – ликует она так, словно нет ничего в мире лучше, чем как следует ошибиться в важном вопросе и немедленно повторить. – Прими мои поздравления, здесь больше не ад, а значит, вас это правило не касается, – заключает Эна. – Всей остальной реальности – к сожалению, по-прежнему да, но твоего города – нет.