Ольга Миклашевская - Змеи. Гнев божий [litres]

– Все-все. – Он выставляет вперед раскрытые ладони. – Молчу!

Обещание, конечно, не сдерживает, но хоть какое-то время несчастным охранникам удается посидеть в тишине. Несмотря на то что в лодке нет ни мотора, ни весел, что-то все-таки отчетливо скрипит, будто кто-то невидимый помогает судну продвигаться вперед.

Расставшись со своими провожатыми, Ветер не успевает их поблагодарить в своей театральной манере, так как те исчезают обратно в ночи. Но долго оставаться без компании не приходится: из-за ледяного дерева показывается самый огромный белый медведь, которого Зефир когда-либо видел.

– Что-то много вас тут стало, – говорит зверь с раздражением.

– А что, были другие?

Медведь машет лапкой.

– Да была тут одна… Думал, померла. А может, и правда померла. Сейчас уже трудно сказать.

– И куда она отправилась?

Склонив голову набок, медведь какое-то время думает, видимо, пытаясь припомнить, что же тогда случилось. Как будто к нему каждый день из воды вылезает мокрая райская птица.

– Скорее всего, на юг, – наконец отвечает хищник. – Отсюда только один путь, если не хочешь вернуться туда, откуда пришел, человечек.

Зефир не хочет. Он вздрагивает только от одной мысли, что когда-нибудь вновь переступит порог Божедомки. Да, со временем к вони и крикам привыкаешь, но запах свободы забыть ох как непросто.

– Ясно. – Зефир делает первые шаги голыми ногами по хрустящему снегу. Несмотря на то что на календаре только сентябрь, эти земли ни разу за всю историю не оголялись перед солнцем. – Ну, бывай тогда. Я пошел.

Медведь какое-то время смотрит на медленно удаляющуюся фигурку братца Ветра, затем чешет лапой за ухом, совсем как собака, и бормочет сам себе под нос:

– Ну вот, на дурака была надежда. Но, кажись, дурак-то поумнел.

Бутерброды с колбасой Глеб не то чтобы очень любит, но приходится есть, что дают. Обед он пропустил, а есть все равно хочется, вот и осталось принять из рук полноватой красивой медсестры Дианы тарелку с сухомяткой.

– Ешьте-ешьте, – подбадривает Диана Глеба, – у меня еще есть.

Наверное, в течение дня она сама только и делает, что точит эти самые бутерброды, раз они у нее хранятся в таком количестве. Глеб отхватывает еще кусок, разглядывая через стеклянную стену бегающих внизу детей.

Из-за ширмы раздаются приглушенные стоны, но о ком о ком, а об Эвелине беспокоиться не стоит.

– Как же тебя так приложиться-то угораздило? – вздыхает медсестра. – Я на своем веку в этой школе много чего повидала, чай, и обычные дети друг друга калечат, а эти уж – тем более. Но чтобы вот так…

– Лечите давайте лучше, а не разговорчики разводите! – кричит Эвелина, но на последнем слове ее голос снова срывается в стон.

Как и другие ученики и работники школы «ФИБИ», Диана не совсем обычная, и ее способности к исцелению здесь очень ценят. Поговаривают, в новолуние Диана любит голышом охотиться в лесу на кабанов. Поэтому, наверное, и согласилась на эту работу, что чаща в двух шагах.

– Что ты как маленькая совсем? – Таким же голосом она разговаривает с разбившей коленку пятиклашкой. – Ну, не дергайся!

– Это я еще не начинала! – парирует Эвелина, судя по тону, скорее из вредности.

Глеб пытается подцепить с тарелки очередной бутерброд, но с удивлением обнаруживает, что хватается за пустоту. Рядом мгновенно материализуется Диана с новой тарелкой. Подмигнув, она обменивает пустое блюдо на полное и вновь шустро исчезает за ширмой.

– И куда ты пропала? – вновь грубит Эвелина. – Там что, с десяток смертельно больных?

– Иногда помощь нужна тем, кто с виду меньше всего в ней нуждается.

Глеб чуть не давится бутербродом.

Через полчаса Диана отпускает Эвелину, и та всю дорогу до общежития с подозрением разглядывает свою вполне здоровую на вид руку. Глеб, глядя на это зрелище, покровительственно улыбается.

– Что, понравилось тебе у нашей Дианы?

– «Нашей Дианы», – передразнивает его девушка. – Она тебе не обслуга, а богиня охоты. То, что она вообще занимается таким трудом, не значит, что ее можно щупать за бочка и звать «милочкой».

Глеб поднимает вверх обе руки, будто сдается.

– Я ее не щупал!

– Так еще и мужским вниманием обделяешь, – с деланым осуждением говорит Эвелина. – Она к тебе со всей душой. Бутербродами накормила… Кстати, ты что, все бутерброды сожрал?

– Прости, как-то не подумал.

– Вот! И что в тебе вообще хорошего? Ты вообще чей сын?

В школе у них не принято задавать друг другу такие вопросы. Если кто хочет, то сам рассказывает, кто такой и откуда явился. На памяти Глеба Эвелина первая, кто напрямую спросила подобное и даже не покраснела.

– Не знаю, – врет Глеб. – Мать как-то старалась этот этап своей жизни не вспоминать.

Она и правда почти никогда об этом не говорила, ибо прошлое для нее было позором, которое она тщетно пыталась забыть. Только вот случившееся отражением застыло в ее глазах, и каждый раз заглядывая в них, Глеб видел только смесь страха и разочарования.

– Да ла-а-адно, – протягивает Эвелина, – все свои. Я вот, например, птица Гамаюн из райского сада.

– И что же ты делаешь так далеко?

– А, есть одна работенка. – Птичка по-детски пинает ногой жухлые листья, и те разлетаются в разные стороны, поднимая в воздух столп пыли. – Точнее, как сказать… Отомстить надо кое-кому. А ты сам знаешь, таких, как мы, найти бывает о-о-очень непросто. Вот и согласилась помочь с летавицей в обмен на услугу. Даже в нашем мире все продается и все покупается.

В тот момент, когда они подходят к дверям общежития, на улицу выскакивает закутанный в шарф Зефир. Географ куда-то явно торопится, поэтому, наверное, и не здоровается. Пшеничные блестящие волосы, за которые удавилась бы любая девушка, развеваются на ветру, будто это скрытая реклама шампуня.

Эвелина как раз рассказывает про то, как у них из сада как-то раз леший чуть не свистнул ящик яблок. Но увидев летящего про дорожке Зефира, она обрывает рассказ на полуслове и оборачивается.

– Что? – улыбается Глеб. – Знакомы?

– Да так… – рассеянно отвечает Эвелина. – На одного знакомого похож. Как, говоришь, его зовут?

– А я не говорил. Зефиром зовут. По батюшке – Западный Ветер.

Эвелина бледнеет до такой степени, что краше в гроб кладут. Маленькие ладошки методично сжимаются и разжимаются в кулаки.

– Вот подонок. Давно он тут?

Они поднимаются по гулкой лестнице на свой этаж, и Глеб по-джентльменски придерживает Эвелине дверь. В какой-то момент он ловит себя на мысли, что от неловкости и неприязни к этой бойкой пташке у него не осталось и следа.

– С начала учебного года. А что?

– А то, что, похоже, он знает что-то, чего не знаю я, раз оказался здесь так быстро.